Всевышний

Морис Бланшо

«Всевышний» (1948) – самое масштабное и в то же время загадочное произведение одного из крупнейших мыслителей ХХ века Мориса Бланшо (1907–2003). В этом, последнем, романе (далее он отказался от большой формы ради более сжатых умозрительных повестей) критики склонны усматривать самые разные философские темы (конец истории и победа Абсолютного знания, смерть Бога, экзистенциальная озабоченность Dasein’а, смерть как гарант литературного слова) и литературные парадигмы (политический памфлет, апокалиптическая дистопия, кафкианская притча), но все эти продолжающиеся по сей день построения с очевидностью оказываются лишь редукциями принципиально неразложимого на умозрительные конструкты текста.

Неожиданную злободневность роману, написанному на волне потрясений, вызванных Второй мировой войной, придает тот факт, что действие в нем разворачивается на фоне социальных катаклизмов, спровоцированных в идеально стабильном тоталитарном государстве чудовищной эпидемией, которую мы сегодня назвали бы пандемией.

Морис Бланшо

Всевышний

Фото на обложке: Ник Теплов

© Еditions Gallimard, Paris, 1948

© В. Е. Лапицкий, перевод, 2023

© Н. А. Теплов, оформление обложки, 2023

© Издательство Ивана Лимбаха, 2023

* * *

«Я для вас – ловушка. Мне не стоит вам все рассказывать, чем честнее я буду, тем сильнее вас обману, заманю своей искренностью».

«Умоляю, поймите: все, что к вам от меня приходит, для вас – ложь, ибо я – сама истина».

I

Я был не один, я был как все. Такую формулу разве забудешь?

Во время отпуска по болезни я ходил гулять по центральным кварталам. До чего красивый город, говорил я себе. Спускаясь в метро, я с кем-то столкнулся, и он грубо на меня заорал. «Вам меня не запугать», – крикнул я в ответ. Его кулак вылетел с поразительной резвостью, я покатился кубарем. Кругом было полно народа. Он тщетно пытался затеряться в толпе. Я слышал, как он яростно протестует: «Это он меня толкнул, оставьте меня в покое!» Мне не было больно, но моя шляпа закатилась в лужу, я, не иначе, был бледен, меня била дрожь. (Я отходил после болезни. Мне сказали: никаких потрясений.) Из сутолоки возник полицейский и спокойно предложил нам проследовать за ним. Мы поднимались по лестнице, отделенные друг от друга целой группкой. Он тоже был бледен, даже мертвенно-бледен. В полицейском участке его гнев вырвался наружу.

– Все очень просто, – перебивая его, сказал полицейский. – Он разозлился на этого господина и заехал ему кулаком в подбородок.

– Вы будете подавать жалобу? – спросил меня участковый.

– Можно я задам пару вопросов моему… этому человеку?

Я подошел и всмотрелся в него.

– Я хотел бы знать, кто вы.

– Какое вам дело?

– Вы женаты? У вас есть дети? Нет, мне хочется спросить о другом. Когда вы меня ударили, вы чувствовали, что должны это сделать, таков был долг: я бросил вам вызов. Теперь вы сожалеете об этом, потому что знаете, что я – такой же человек, как и вы.

– Как я? Мне от этого поплохело бы!

– Как вы, да, именно как вы. На худой конец, вы можете меня избить. Но убить меня, меня уничтожить – вы пойдете на это?

Я подступил к нему вплотную.

– Если я не такой, как вы, почему вы меня не растопчете?

Он неловко отшатнулся. Поднялся гомон. Участковый схватил меня за рукав. «Но это же… одержимый», – крикнул он. Полицейский потянул меня прочь. Выходя, я видел застывшие, холодные лица. Напавший смотрел на меня с ухмылкой, но лицо его было мертвенно-бледным.

Я знал, что такое иметь семью. Порой у меня не было об этом и мысли, я работал, приносил всем пользу, мы все были близки друг к другу. Но стоило вдруг чему-то случиться – и я мог обернуться назад. В приемной клиники меня ожидали мать и сестра. До чего жалкая приемная! Кресла, диваны, ковры, пианино и холодное освещение, постоянный полумрак. И однако же, больница была вполне современной. Но оставалась проблема окружающей обстановки, тишины: мне это объяснил врач. Я ощущал неловкость. Я не видел свою мать уже несколько лет. Я чувствовал, что она меня рассматривает.

– Ты неважно выглядишь.

Она спросила, почему их оповестили с таким опозданием.

– Я написал ва