Владимир Маяковский: тринадцатый апостол. Трагедия-буфф в шести действиях

Дмитрий Львович Быков

Литературные биографии

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ БЫКОВЫМ ДМИТРИЕМ ЛЬВОВИЧЕМ, СОДЕРЖАЩИМСЯ В РЕЕСТРЕ ИНОСТРАННЫХ СРЕДСТВ МАССОВОЙ ИНФОРМАЦИИ, ВЫПОЛНЯЮЩИХ ФУНКЦИИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА 29.07.2022.

Маяковский, по Быкову, – классический образец поэта: суеверный до мании, уверенный в своей проклятости и неуместности, верный в товариществе, ревнивый, завистливый, мнительный, страстный, неуправляемый, истеричный, дисциплинированный. Сама его жизнь, манеры, словечки – все эстетизировано до предела, временами до гротеска, а идеальная поэтическая судьба выстроена по высокому романтическому канону.

В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.

Дмитрий Львович Быков

Владимир Маяковский: тринадцатый апостол. Трагедия-буфф в шести действиях

© Быков Д.Л.

© Vostock Photo, изображения

© ООО «Издательство АСТ»

Памяти Дэвида Фостера Уоллеса

Если они были настолько глупы, чтобы поддаться его дьявольщине,

то это их дело, и если они не переносят своих великих людей,

то пусть больше их не рождают.

    Томас Манн Максимилиану Брантлю (1947)

–?Сколько действий может быть в драме?

–?Самое большее пять.

–?У меня будет шесть.

    Валентин Катаев. Трава забвения (из воспоминаний о Маяковском)

Море уходит вспять

море уходит спать

    Владимир Маяковский. Неоконченное

Пролог

Христос был за всех нас распят, Пушкин за всех нас убит на дуэли, а Маяковский за всех нас застрелился.

Теперь нам можно этого не делать.

Все три случая укладываются в борхесовскую схему «самоубийства Бога» – один из четырех главных сюжетов мировой литературы. Револьвер Маяковского играет в его культе (существующем до сих пор независимо от советской власти) ту же роль, что крест в христианстве. В этом сопоставлении нет никакого кощунства – «культ» и «культура», в конце концов, слова однокоренные. Евтушенко посвятил этому предмету специальную главу в «Братской ГЭС» – «Револьвер Маяковского». Стихи показательные, в свое время мы о них поговорим, пока же нам важна их символическая судьба. Концовка во всех смыслах убойна:

тот револьвер,

испытанный на прочность,

из прошлого,

как будто с двух шагов,

стреляет в тупость,

в лицемерье,

в пошлость:

в невыдуманных —

подлинных врагов.

Он учит против лжи,

всё так же косной,

за дело революции стоять.

В нем нам оставил пули Маяковский,

чтобы стрелять,

стрелять,

стрелять,

стрелять.

Пинать Евтушенко так же модно, как подкусывать Маяковского, поэтому воздержимся от эстетических придирок, но двусмысленность налицо: во-первых, никаких пуль нам Маяковский не оставил, поскольку пуля в барабане была одна. Он неоднократно играл с собой в русскую рулетку, и на этот раз был шанс, что обойдется, но логика судьбы оказалась сильнее случая. Во-вторых, хотел того поэт или нет, у него получилось, что сам Маяковский, завещая потомкам такое же поведение, выстрелил в «тупость, в лицемерье, в пошлость» – то есть убил все это в себе. Роковое несоответствие в том, что Маяковский выстрелил в себя, а у Евтушенко получается, что он завещал стрелять в других. Это опять-таки не кощунство, а бессознательная попытка приспособить культ к новой реальности, к оптимизму ранних 1960-х, – своеобразное обновленчество применительно к Маяковскому, попытка «переиграть в мажоре» его биографию и судьбу. Действительность, как всегда, не преминула подчеркнуть это несовпадение. Сам Евтушенко через сорок лет в стихах «Опять револьвер Маяковского» вспомнил, как во время чтения этой главы из «Братской ГЭС» «вбежала девчонка с пшеничными русыми косами, “Застрелен Джон Кеннеди” дико крича на ходу».

Свинцовая куколка-пуля,

ты дура, а жизни владычица.

Судья только Бог,

ну а ты самозванка-судья.

А из револьвера —

пусть даже Владим Владимыча —

не надо достреливать пуль

ни в других,

ни в себя.

Любопытно, что это стихотворение Евтушенко подражает Маяковскому не только ритмически, но и, так сказать, иконически – оно сознательно или бессознательно отсылает к «Лучшему с