Девушка с черным хвостом
Виктор Улин
О чем первый рассказ этого сборника? В целом – ни о чем, о странном, туманном сне, который настиг пожилого человека. Остальные сюжеты сходны. Там кое-что происходит, но причины не всегда ясны. Однако читателя втягивает действия, из которого он выходит недоуменным.© Виктор Улин 2007 г. – фотография.© Виктор Улин 2023 г. – дизайн обложки.
Виктор Улин
Девушка с черным хвостом
«Многие же будут первые последними,
и последнее первыми»
(Мар. 10:31)
Туман
Лола появилась внезапно – вышла из соседнего зала, поправляя белый поварской колпак.
Тот не хотел держаться: сползал назад, упрямые рыжеватые пряди выбивались на лоб.
Я шагнул к ней, помог, двумя руками натянул тугую ткань, спрятал лишние волосы.
Она заметила, что на мне сбит галстук – принялась расправлять воротник рубашки, подтягивать узел.
Со стороны казалось, что мы обнимаемся.
Посетители шли туда и обратно, обходили нас, косились, хмурились, улыбались, посмеивались.
Это не волновало.
Грудь Лолы плотно притиснулась к моей, я чувствовал ее колени, вдыхал запахи: смесь кухонных ароматов, духов и горячих подмышек.
Колпак сел на место, галстук вернулся в идеальное состояние.
Повод обниматься исчез.
Я взял Лолу за руку и увлек к лестнице.
Мы спустились на один пролет.
Я прижал ее к стене и начал целовать.
Лола не противилась, не говорила ни слова, лишь перебирала мои губы своими и смотрела большими темными глазами.
Я просунул руки под ее куртку, сдернул бюстгальтер куда-то наверх.
Грудь оказалась меньше, чем казалась.
Я расцепил свой ремень, расстегнул и спустил брюки.
Цвет Лолиных трусиков я не знал; на ощупь они показались черными.
Я стянул их до колен.
Бедра Лолы были горячими и слегка дрожали от напряжения.
Я развел их пошире.
Все шло правильно, моя готовность была полной, но Лола не раскрывалась.
На площадке под нами стоял то ли низкий стол, то ли высокая кушетка.
Мы переместились туда; я сел, привлек Лолу к себе на колени.
Отворилась дверь подсобного помещения, вышли какие-то равнодушные люди.
* * *
Гривцов открыл глаза.
Кругом подрагивал мрак, разбавленный оранжевым уличным светом, который пробивался сквозь плотную штору.
Жена спала на боку, отвернувшись к окну, совсем маленькая под толстым одеялом.
Где-то далеко снаружи лениво перелаивались собаки – вероятно, бродячие, которые днем опасались издать лишний звук.
За стеной в соседней квартире еле слышно плакал ребенок.
Этот плач раздавался постоянно: ночью, утром, днем – тихий и безнадежный.
К звукам привыкли, без них уже чего-то не доставало.
Он сел на кровати, спустил ноги.
Глаза привыкли к темноте, на туалетном столике перед зеркалом различились милые вещицы жены: проявились тюбики с кремом, слабо отблеснули очки.
Чисто австрийские, они стоили сорок тысяч; деньги когда-то прислал ко дню рождения старый приятель из США
Гривцов встал.
Колени отозвались болью.
Первым всколыхнулось левое, разбитое в понедельник 18 сентября 1967 года – в начале второго класса, когда он бежал по коридору, а одноклассник сделал подножку.
Тот мерзавец, давно почил от пьянства, кости истлели в могиле.
Но колено напоминало о себе перед каждой сменой погоды – а в последнее время и просто так.
После левого заболело правое, которое начало беспокоить лет пять назад, причем еще хуже.
В иные дни Гривцов еле-еле всходил на пять ступенек крыльца перед подъездом.
Он осторожно выскользнул из спальни, шагнул в холл.
Диодная лампа, включающаяся от движения, бросила на пол пятно света.
Гривцов сунул ноги в тапочки, которые оставлял за порогом, не желая портить ковровое покрытие, и прошел на кухню.
Штора была отдернута.
С этой стороны лежал туман; дворовые фонари расплывались в мутно светлеющей массе.
Стеклопакеты были качественными, но Гривцов почувствовал сырость.
Прошлое перестало греть; время от времени оно наползало туманом – тоскливым и неживым.
В ранней молодости случалось всякое.
Память что-то сохранила детально, что-то неузнаваемо исказила.
«Лолой» звали буфетчицу из кафетерия университетской столовой.
Однако та выглядела иначе, чем женщина из сна.
Да с