Хорошие плохие слова

Михаил Крикуненко

Он четырёхлетний мальчик и солдат. Подросток и телохранитель. Студент, охранник банка, грузчик, тележурналист… 12 рассказов, выстроенных вразнобой, и один главный герой, познающий этот мир. 70-е, 80-е, 90-е, нулевые… У каждого они свои, но такие похожие…12 смешных историй, пронизанных грустью. Слова, из которых состоит жизнь, и наша жизнь, которую не выразить словами.

Михаил Крикуненко

Хорошие плохие слова

Вот знаешь слово, а как оно попало в твою жизнь, не помнишь. Будто родился с ним. Это, конечно, не так. Все слова люди поделили на хорошие и плохие. С хорошими всё ясно. С плохими же часто возникает путаница. Некоторые из них маскируются под приличные. А среди откровенно неприличных попадаются незаменимые. Получается, вроде плохие слова, но хорошие. С ними бывают связаны разные истории. И многие в этих историях могут узнать себя.

Любые совпадения имён или событий считать случайными.

    Автор

Озеро в камышах

Первые плохие слова я узнавал в основном от своего друга Пети Гаврикова. Петин папа работал фрезеровщиком на заводе, всегда был пьян и дома в выражениях не стеснялся. Всё, что слышал, Петя рассказывал мне. В моей семье плохие слова никогда не произносились. Под запретом были даже вполне литературные «жопа» и «говно», поэтому я сильно отставал в этом смысле от ровесников.

Нам с Петей было лет по 5. Мы ходили в одну группу в детском саду, в остальном у нас было мало общего. Гавриков всегда был грязным и неопрятным, у него текло из носа. Его отец работал на заводе, которым руководил мой отец. У меня в кармане отутюженных брюк всегда был чистый носовой платок. У Петиных единственных брюк карманов не было вовсе. Достались они ему, как и все остальные вещи, от старшего брата. Брюки то подгибали, то отпускали снова, когда Петя подрастал. От этого ниже колен они были полосатые, гармошкой. Но классовой вражды мы не испытывали. Напротив, нас тянуло друг к другу. У Гаврикова вызывал уважение мой чистый носовой платок. Меня же восхищал его словарный запас.

– Пошли дразнить Злюку, – сказал Петя. – Я знаю новые слова.

Злюка жила в моём доме, в соседнем подъезде, на первом этаже. Поэтому дразнить её было довольно удобно. Злюке было лет 100. Или 200. Внешне – типичная Баба Яга из сказок. Сгорбленная, с неизменной клюкой. Казалось, она была создана из сухих корней деревьев, мха и ядовитых растений. В любое время года на ней было старое зимнее пальто с облезлым меховым воротником. Лицо её обычно скрывал шерстяной платок, из-под которого корявым длинным сучком торчал нос. Она люто ненавидела детей. Мы отвечали взаимностью. И старались не приближаться к Злюке слишком близко. Наверняка она умела плеваться ядом и испепелять детей одним лишь взглядом. Она всегда торчала в окне. И не важно, лил ли дождь или палило солнце, поднимался ураганный ветер или мела метель, Злюка следила за двором. Когда мороз рисовал на окнах узоры, старуха согревала стекло своим дыханием, и в оттаявших кругах появлялись её немигающие глаза. Разумеется, лучшего объекта для испытаний новых слов, которые Петя узнавал от отца-фрезеровщика или старшего брата, было не найти.

– Что за слова? – поинтересовался я.

– Брат старший, Стёпка сегодня научил, – Петя перешел на шёпот. – Надо подкрасться поближе к какой-нибудь тётке и громко, лучше всего прямо в ухо, крикнуть: «Влагалище запотело!» И сразу надо бежать.

– Чё запотело? – переспросил я.

– Влагалище.

– А что это такое?

Петя пожал плечами. Слово мне не понравилось. Оно походило на уродливые названия деревень, встречающихся на пути к нашей даче. Омутищи, Бугрищи, Хмелищи, Столбищи, Ямище… сплошные «щи», да «ще»… сразу видно, плохое слово. Некрасивое. От него веяло безнадёгой и покосившимися заборами. Хорошо бы, конечно, на всякий случай узнать, что оно означает.

– А запотело почему?

Этого мой товарищ тоже не знал. Брат не объяснил, но он был старше нас на год, и ему можно было доверять в таких делах. Мы были обыкновенными советскими детьми и росли в атмосфере тотальной сексуальной безграмотности. В стране, где любая продавщица овощного магазина знала не менее п