Исповедь обвиняемого
Олег Александрович Сабанов
Любое написанное произведение возводит создавшего его автора в ранг творца, однако далеко не всякий писатель способен соответствовать столь высокому званию.
Олег Сабанов
Исповедь обвиняемого
Я выдающийся писатель, может быть, даже гениальный. Меня коснулась та сила вселенной, которая позволяет без особого труда творить шедевры. Если вы по какой-либо причине до сих пор уверены в том, что создать бессмертное произведение невозможно без кропотливой огранки данного Богом таланта с напряжением интеллектуальных и духовных сил, то чудовищно заблуждаетесь.
Со школьной скамьи я смутно чувствовал себя избранником, которому в будущем суждено перенести на бумагу, холст или кинопленку свои прекрасные творения и потому тянулся к уже созданному в мире искусства. Более всего меня завораживал кладезь мудрости, таившийся в литературных произведениях, хотя художественным фильмам, непревзойденным образцам живописи и музыке самых разных направлений с моей стороны также уделялось должное внимание. Как и миллионы прочих мальчишек я буквально проглатывал приключенческие книги про кровожадных пиратов, благородных рыцарей, гордых индейцах, восставших рабах, воочию представляя жестокие схватки, турниры, поединки и битвы, восторгаясь отвагой героев былых времен и испытывая при этом ни с чем не сравнимое чувство воодушевления их доблестью. Надо признаться, мне ой как не хватало качеств, присущих персонажам любимых книг, а дети, как известно, существа злые, к тому же тонко чувствующие слабость и трусость своих сверстников, отчего я в полной мере испытал на собственной шкуре их звериную натуру.
Некоторые ребята просто задирали меня, ограничиваясь обидными словами, легкими щелбанами, толчками вполсилы и прочими мелкими пакостями, которые, правда, здорово уязвляли мою подростковую душу. Однако были те, кому издевательство над более слабым, видимо, доставляло особое удовольствие, и они изо дня в день повторяли свои садистские упражнения с особым усердием, постоянно их совершенствуя. Именно тогда я стал открывать для себя загадочные миры мрачного, городского и героического фэнтези, где разного рода истязатели, срисованные со средневековых инквизиторов, мурча от наслаждения пытали в сырых подземельях ни в чем неповинных людей страшными орудиями, стараясь вырвать у них нужные сведения и заставить плясать под дудку злодеев. Невольно сравнивая школьных зверенышей с книжными палачами, мне было довольно сложно найти между ними существенную разницу. Мало того – я постепенно склонялся к мысли, что окажись мои мучители в шкуре выдуманных истязателей с их широкими полномочиями и пыточными механизмами, ремесло доставлять нестерпимые страдания своим жертвам вышло бы на новый уровень.
Окончательно же полюбился мне жанр фэнтези из-за обязательного присутствия в нем светлого или не очень образа героя, с переменным успехом изничтожающего таких вот изуверов вместе с их темными хозяевами. К тому же новые волшебные миры кипели яркой, наполненной борьбой жизнью со всеми ее хитросплетениями и страстями. Если это была и сказка, то много глубже, интереснее и захватывающее тех, которые мы читали в детстве, вдобавок без навязываемой финальной морали.
Продолжавшие бороться с многочисленными проявлениями зла в самых, казалось бы, отчаянных обстоятельствах персонажи произведений вселяли веру в неизбежную победу добра и вселенскую справедливость. Я мысленно представлял себя в их шкуре, а на роли коварных душегубцев определял своих реальных недругов. Конечно, в фэнтезийных мирах многое решала магическая сила, об обладании которой мне приходилось лишь мечтать, но все равно я каким-то мистическим образом чувствовал себя в одной команде с героями, которые рано или поздно призовут к ответу моих обидчиков и отомстят за пережитое унижение.
В старших классах давление на меня заметно снизилось, полностью перейдя в область обидных подшучиваний или демонстративного игнорирования. Те, от кого я ранее в любой момент ожидал смачного пинка, теперь презрительно называли меня «книжным ботаником», «чмом» или «лохом». Слышать подобное нестерпиме