Я выросла с отцом, который подкладывал меня под каждого следующего мужчину в моей жизни.

В каждом из них была частичка его, моего отца.

Крепкого и сексуального, сильного и мужественного, серьезного и большого.

А, еще, мерзкого и похотливого, пьяного и вонючего, озабоченного и дряблого

В той воинской части, в которой служил папа, по выходным собирались большие компании и напивались.

Среди них был и дядя Шурик: старый, толстый и скользкий человек.

В мундире он выглядел солидно, но на этих застольях он напивался до трусов.

Сидел в семейниках, подтяжках и белоснежной майке, растянутой до сморщенных колен.

Я уже знала, что он тихо поведет меня в другую комнату и закроет дверь на старую алюминиевую щеколду.

Я уже знала, что он сядет на скрипучий советский стул посреди этой маленькой комнаты и засунет руку в свои трусы.

Я уже знала, что он будет смотреть на меня, стоящую перед ним возле вылинявших занавесок, и гладить что-то под трусами.

Я уже знала, что он в следующую секунду свалится на пол и медленно, неуклюже поползет в мою сторону.

Но я буду стоять, словно меня вкопали.

А он будет ползти дальше, растягивая улыбку на своем сморщенном лице.

После, ляжет своей тяжелой головой на мои сандалики. И задерет свои томные глаза вверх, смотря на меня, как на звезды.

Он будет улыбаться все шире, его рука снова заберется в семейные трусы, а вторая приблизится к моим ножкам.

Слюнявые толстые губы будут пытаться попасть на носочки моей обуви, черной и лакированной. А я буду смотреть на них и чувствовать отвращение. Мне будет так жалко свои туфельки, которые пачкает этот дядя.

А потом он начнет извиваться и стонать, его глаза уплывут за тяжелые сморщенные веки, а рука, трогавшая мои ножки, остановится и вздрогнет.

Он упадет навзничь на холодный пол и скажет тихо:

«Иди, девочка, все хорошо»

1. Первый

Я долго выбираю платье и решаюсь на то, что сшито моей мамой.

Думаю о том, какие трусы я надену. Встаю чистить зубы, выбираю духи. Сижу перед большим трюмо и всматриваюсь в свое отражение.

Сегодня у меня день рождения и я, наконец, сделаю это.

Сухой и жаркий июль добавляет к моей решимости немного смелости.

Столько историй я уже слышала об этом и сегодня сама окажусь внутри своей, собственной.

Мне сказали, что я должна прийти в одно местное кафе, которое держат турки.

Жгучий ветер подгоняет меня идти быстрее, но сердце колотится так сильно, что я не могу дышать.

Приходится останавливаться и закрывать глаза, чтобы успокоить себя.

Мне жутко интересно и страшно, одновременно.

Меня манит таинственность, но тормозит страх разоблачения. Я торможу и до сих пор не могу оторваться от своего лица в зеркале. На меня смотрит красивая девушка, которой в жизни, похоже, крупно повезло с внешностью. С детства мне говорили, что я похожа на папу. Папины глазки, папины губки. Такие же сладкие и пухлые, сохраняющие свою детскую очаровательность и манкость. Я хочу оторваться от своего лица, но взгляд приклеился в него и не может переключиться на реальность.

Реальность, в которой я сделаю это.

В этом зависшем времени я не думаю об этом. Я просто смотрю в свое отражение и утопаю. Туда, где время замирает. Останавливается. И больше не стремится вперед.

Кафе оказалось заперто.

Я, отчего-то, выдохнула. И в груди стало свободно и легко. Но через секунду откуда-то вырос молодой парень и впустил меня.

Я осмотрела его с девичьим любопытством, оценив по достоинству.

Он оказался красивым и складным. От него хорошо пахло.

В голове защемило от мысли, что он даже не взглянул на меня.

И, только потом, я поняла, почему.

Меня провели наверх, где я увидела того, кто стоял на балкончике и курил.

Он смотрел вниз и, видимо, уже смог рассмотреть меня, когда я шла по улице.

Услышав мои шаги, он быстро бросил сигарету вниз и резко повернулся ко мне.

Взгляд его смотрел на все что угодно, только не на мое лицо.

Я, почему-то, прошла в ванную комнату, села на край и включила воду. Наверное, вспомнила, что так делают почти все женщины, которые приходят к мужчине для секса.

Когда я вернулась, он уже лежал в постели.

Не знаю, о чем думал он, но это м