Глава 1. Стихи рождаются, кипя

Древне-японская лирика

Ночь, каменный фонарь, там тени

То опадают, то встают.

В горах за городом олени

Так страстно стонут и зовут…

Осенняя луна над садом.

Ситоми, сёдзи, полога…

Звук кото ночь колышет ладом,

Мелькает рыбкою рука.

Курильницы струится ладан,

Стихи рождаются, кипя.

Своим мучительным обрядом

Душой зовёт она, любя:

– О – тот, кого теперь нет рядом,

Тебе! Тобою! И тебя…

А мысль ревнивая в засаде

Жжёт и терзает, изведя.

Вот, одеяния по кругу

Волной изящной разложив,

Перебирая струны, другу

Осенний шлёт она мотив.

Но страшны тени в бересклете,

Ревниво пламя фонаря.

И перед нею друг в ответе

За то, что горькая заря.

За то, что слёзы омочили

Её узорчатый рукав…

А думы душу омрачили,

Познавшую впервые страх.

И гневно бересклет взирает,

Чернеют зраки красных глаз.

И листья к небу он вздымает…

Дым, пламя, языки, их пляс…

Осень в предгорьях Северного Таджикистана

Каменистою дорогой,

Медью, золотом звеня,

В фаранджи* – и недотрогой

Осень б`осая брела.

Чёрны ночи заплетёны.

Очи узкие горят.

Шаровар узор смятённый,

Сверху – старенький халат.

Семенила Осень в горы,

Шла проторенным путём.

Шла к вершинам и отрогам,

Где застыло всё кругом.

Где величественно в космос

Головы вознёс Памир.

Где лавин лишь слышен голос.

Где готов ей брачный пир.

Ждёт её жених желанный,

Пик великий** – весь в снегах.

В хрустале вино играет,

Сам в алмазах, жемчугах…

Торопись, он изнывает.

Стонет ветром в ледниках.

И, восторженно внимая,

Осень позабыла страх…

* Тип паранджи.

** Бывшая самая высокая точка на карте СССР – Пик Коммунизма, ныне переименован в пик Исмоили Сомони.

Неутолённая страсть Океана. Шторм

Шторм бушевал здесь…

Чают добычи чайки

В прибрежных водах.

***

Нептун ли,

Древний Посейдон,

Он Землю обнимал в лобзанье…

Но – ярой силой страсти полн,

Вспылил, не встретя в ней желанья.

Гнев зрел в груди…

В глазах сверкал,

И голос громом уж срывался.

И эхом средь прибрежных скал

Так страшно с рёвом отражался…

И не стерпел…

Седой главой

Сокрыл он небо, встав над нами,

И длань простёр – в безумство волн

Нас кинув страшными словами…

Наш чёлн

Над пропастью завис…

И рухнул в чёрный зев стихии…

А вой ста тысячи ветров

Мы будем помнить до могилы.

Свист, хохот, скрип,

Протяжный стон!

И пены круговерть нам в очи…

И волны стенами кругом,

И ужас, ужас превозмочь бы!

Ведь в глубине

Души морской

Есть милосердие к отважным?

И, ярость выплеснувши в шторм,

Всё ж успокоится однажды?

Ну а пока

В разгуле волн,

В безумном бури клокотанье

Спасёт нас только капитан…

Быстрее, брат, удвой старанье!

И мачты треск…

И дикий вопль,

И бесконечные стенанья…

Гляди – то пламя маяка!

Наградой нам за все страданья!

Виолы (анютины глазки)

Виолы потупили глазки

И в скромности тихой цвели…

Раз в майский денёк без опаски

Доверились ветру они.

И тот ветерок дуновеньем

Как пальцами их приласкал,

Изысканным прикосновеньем

Вскружил лепестки… И пропал…

Виолы рыдали, а звёзды,

Что грустно глядели с небес,

Шептали друг другу, что можно

Прожить без любовных волшебств…

Но тут на небесной поляне

В расцвете младой красоты

Явился вдруг месяц в сиянье…

И дух захватило – гляди!

Запели тут звёзды признанья,

В смятенный сплелись хоровод…

Но месяц не знает желаний,

Их холодом он обдаёт…

Пень спешит в свой гарем. Октябрь

Увидела многолапый пень как будто на бегу к прекрасным дамам – пням в старой траншее военных времён – принарядившимся по случаю осени в парчу дикого винограда…

Костром пылает в роще

Осенняя листва.

И, полон древней мощи,

Пень думает: – «Пора!»

Как осьминог раскинул

Он щупальца всех ног

И возраст свой отринул —

Отправился в поход!

Там, за пригорком жёлтым,

На солнце октября

В волнении безмолвном

Гарем уж ждёт, любя.

Все жёны притаились

В окопе, где был бой.

Парчой принарядился

Лесных красавиц рой.

Спешит