Последний Иерусалимский дневник

Игорь Миронович Губерман

Игорь Губерман. Сатира и юмор

Собрание знаменитых коротких стихотворений Игоря Губермана.

О законах и справедливости, об умении жить, в профессиональном и жизненном выгорании, о народе и семье, о надежде и об удаче. Губерман к каждой выбранной теме подходит с юмором и не дает нам грустить, даже если пишет о старости и смерти.

«Последний Иерусалимский дневник» входит в цикл дневников автора, – стоит перечитать их, начиная с самого первого.

Особенно хорошо эти дневники помогают пережить депрессию и состояние опустошения: надежда есть всегда, даже там, где «стало пакостно и стыдно».

Содержит нецензурную брань.

Игорь Губерман

Последний Иерусалимский дневник

© Губерман И., текст, 2022

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2022

Моей жене Тате – с любовью и благодарностью

«Забавны с реальностью наши контакты…»

Забавны с реальностью наши контакты

в любые текущие дни:

легенды и мифы нужнее, чем факты, —

понятней и ярче они.

«Смотрю я, горестно балдея…»

Смотрю я, горестно балдея,

как мир на самом деле прост:

заплесневевшая идея

идёт из кучи хлама в рост.

«Увы, но он никак не обнаружился…»

Увы, но он никак не обнаружился —

тот путь, что вывел нас пожить на свете:

я вовремя спросить не удосужился,

а нынче уже некому ответить.

«Убога поздней старости тюрьма…»

Убога поздней старости тюрьма

и горестна её неодолимость:

любое напряжение ума

родит во мне дремучую сонливость.

«Читаю разных типов откровение…»

Читаю разных типов откровение,

мне делается пакостно и грустно:

публичное общественное мнение

сейчас публичным домом пахнет густо.

«Законы, правила, традиции…»

Законы, правила, традиции

и нормы всех иных краёв

намного мельче интуиции

больших привластных холуёв.

«Оставив будней суету…»

Оставив будней суету,

понять пытаюсь Божью волю;

следы уводят в пустоту

и властно манят к алкоголю.

«В моём сегодняшнем уюте…»

В моём сегодняшнем уюте,

как камень, вложенный в пращу,

есть чувство близости к минуте,

когда я душу отпущу.

«Пока мы есть сейчас и здесь…»

Пока мы есть сейчас и здесь

внутри безумного пространства,

смешны напыщенность и спесь,

высокомерие и чванство.

«Вся цель моих мыслительных потуг…»

Вся цель моих мыслительных потуг,

попыток и усилий долгих лет —

понять, пускай отчасти и не вдруг,

зачем явился я на белый свет.

«Нельзя не выразить сочувствия…»

Нельзя не выразить сочувствия,

а также честь я воздаю

тем, чьё отсутствие присутствия

так освежает жизнь мою.

«Прошлое не стоит ворошить…»

Прошлое не стоит ворошить,

пусть оно висит, уже неясное,

ибо из былого можно сшить

нечто, настоящему опасное.

«Я спорю деликатно и тактично…»

Я спорю деликатно и тактично,

я душу не поганю грубой шуткой;

а то, что я ругаюсь неприлично —

так это от застенчивости жуткой.

«А время так необратимо…»

А время так необратимо

и так безжалостно оно,

что выпивать необходимо,

чтоб жить с эпохой заодно.

«Мои тюремные соузники…»

Мои тюремные соузники —

а с ними крепко я дружил,

мне вряд ли были бы союзники

в том, чем я тайно дорожил.

«Он так лучился и блистал…»

Он так лучился и блистал —

влюблялись даже зеркала,

пока какая-то глиста

его к рукам не прибрала.

«Я слабо верю в коллектив…»

Я слабо верю в коллектив,

хотя уютней в общих кучах,

но там рождается актив

людей совсем не самых лучших.

«Да, я изрядно толстокож…»

Да, я изрядно толстокож,

но видя мрази единение,

я ощущаю в нервах дрожь

и частое сердцебиение.

«Забавно, что в последние года…»

Забавно, что в последние года

взамен благоговения и страха

мне в голову приходит ерунда,

лишённая и смысла, и размаха.

«Переплетение ветвей…»

Переплетение ветвей

чревато соком ядовитым,

и прадед чистый был еврей,

а правнук стал антисемитом.

«Сколько жить ещё мне суждено…»

Сколько жить ещё мне суждено,

никому не известно про это;

но всегда интересно кино,

где не знаешь развязку сюжета.

«Тот путь, который выбрал я себе…»

Тот путь, к