Изогнётся невесомость небозначимая,

чтобы спать возле ног полутайн несозданных,

прорастёт сквозь тебя по другие стороны,

треснешь в раз на три равных полюса,

каждый полюс сплошной верлибр испорченный,

новый сорт ивняка – несгибаемотоненький…

перерождения

Здесь всё, что создано, поёт,

хотя давно печалью.

Рассвет всё так же большерот

в груди востока. Ланью

страницы дня бегут. Вода

на небе копошится,

гроза грозится кулаком,

в сердцах ужились птицы.

Над плавниками рек туман,

на ивах чётки ливня

повисли, вертятся. Шалман

в колодцах душ, где эхо

по чашкам разливает ночь

в оливках звёзд. Стрекозы

меняют крылья на цветы,

и улетают в поле.

И я, влюблённая в тоску

перерождений лета,

лечу, снимая трав росу,

обвенчанная с ветром.

июньский приют

И опять горько-вечный июнь:

мотыльковый раздрай отголосков,

гибкость рек, разогретых дождём,

в роли клоуна – сердце на солнце.

Тополиная память болит:

разбросала пушистые слёзы,

в каждой капле душа говорит

тиховейным бессмертным голосом.

В бесконечность открыты глаза,

прикрываются речью улыбки,

лён кукушкин цветёт в облаках,

обвивая закат человечий.

Мир раскидан на тысячи чувств,

логос счастья оглох по-летнему,

и на небном приюте звёзд

обнимаются кошки с медведями.

пишу, продолжая

пишу, пока моя жизнь за дверью

ускользает за грань картин Дали,

пока кто-то присылает письма

любви, приглашает пройтись по аллеям

безветренной осени, сломав времени ход,

надев ходули на коньки, и шагает

по невидимым дням зимы,

по девяти лунным морганиям

на одной точке из полутьмы,

прыгает с разбега в паутинное лето,

в прихожую шмелей, в хмель утра,

в пшеничное солнце,

в ежевичную ночь

с лягушиными созвездиями,

кричит «люблю тебя,…»

пишу, продолжая жить…

отснятая

Моя чреватая любовь,

ты очень многого не знаешь:

ты в платоническом аду

своей органикой страдаешь.

Во мне давно скулит война

на фоне смятого верлибра,

я вне себя не умерла,

внутри – зелёная палитра.

Ты мне не голодом нужна

и не доверчивой улыбкой,

а ты зовёшь в свои места,

в свою невнятную обитель.

Когда уже поймёшь меня,

что я приду к тебе не скоро,

пока его не обниму,

пока не скажет он «не больно».

Тогда явлюсь у Леты вновь,

шепну течениям секреты,

моя отснятая любовь,

мой морок грешности раздетый…

о тебе говорить

О тебе не писала стихов,

как и связных витых верлибров.

А ты знаешь, что небо спит,

когда лёгкий туман ершится,

пахнет пихтой, лесными жарками:

здесь их много, но всё равно

не увидит любой цвет пламени,

как и света оранжевых зорь.

А сегодня латаю мыслями

лоскуты корабельных одежд,

ухожу в деликатное плавание,

чайки тучные кружат уже.

Для меня не хватает неба,

где начертан твой век и имя,

я хочу прописаться в море,

и ему говорить о тебе…

внутри вне изнанки

Море упало в небо,

в небе лежит вода,

солнце упало в воду:

моет свои глаза.

Тень стрекозы летает,

крыльями мнёт траву,

камни идут на берег,

берег идёт ко дну.

Мир на изнанке света,

свет на изнанке дня,

воздух висит на нервах,

нервы жужжат в жуках.

Пчёлы в раю нектара,

рай на хвосте шмеля,

сердце внутри экстаза,

бабочки вне себя.

Сон заползает в звёзды,

звёзды стоят в строю.

Бог по частям воссоздан,

строит свою ладью…

всё, как прежде

всё, как прежде.

знаешь, всё как прежде:

вместо роз краснеют вечера,

тот же ветер мается без цвета,

с тем же скоморошеством дома.

на рассвете пьют туман цикуты,

тишина средь выжженных степей.

здесь живут всегда на день короче

и длиннее вечности ночей.

всё, как прежде.

знаешь, всё как прежде:

утопает море в островах,

те же скуки, те же числа в теле,

те же маячки на светлячках.

у тоски коньячные бемоли,

мотыльки порхают у луны.

здесь передвигаются пустоты

на высоковольтной частоте.

всё, как прежде.

знаешь, всё как прежде:

я учусь по-птичьему летать.

всё непросто,

знаешь, всё непросто:

сложно в одиночестве взлетать