Безмолвие

Виктор Николаевич Яиков

Экипаж проводит рядовые сутки на линкоре «Новороссийск» в октябре 1955 года. Им не ведомо, как через несколько часов мощнейшим взрывом будут отправлены на дно все наивные мечты о счастливом будущем в мире после тяжелой войны. Историю этой трагедии слушает эффективный менеджер времен «стабильной» России двухтысячных. Он приезжает на Черноморское побережье с целью увести управление порта Новороссийска по серым схемам финансовых махинаций. Эти две истории не имеют общих героев, но переплетаясь на страницах романа, дают четкую картину происходящего в обществе Безмолвия на пороге катастрофы. Матросы безропотно выстраивают шеренги на тонущем корабле, не имея возможности спастись. Обыватель наблюдает со стороны за событиями Болотной площади в мае 2012 года. Герои не молчат, их трагедии не замолчаны. Истории подвига реальных моряков, их поступки на пути спасения гибнущих товарищей. Предательство и отвага Новой России. Попытка обрести спасение на перевернутом судне.

Виктор Яиков

Безмолвие

Пролог

Я расскажу вам одну и ту же историю. Несколько раз. Нет, то будет не диктовка с повторением слов, как на уроках в школе. Вы не успеете уловить на лету слова «диктора» и записать их. Ведь роль учителя в нашей школе жизни продолжает исполнять «история» – о том я не устану повторять. Вселенной отмерено время очередности, в которое учительница вновь и вновь диктует предначертания судеб. Не бестолковая череда обстоятельств, в которых люди принимают единственно предначертанное решение, но вызов к поступкам, за которые нести ответственность поколениям. А мы вольны записать в своей книге жизни слова, что могли бы воплотить в дело, но по большой собственной рассеянности, топим их в безмолвии вечности. Мы – нерадивые ученики, подняв иголку шариковой ручки, окончив начертание крайнего слова, вслушиваемся, ожидаем второго шанса на повторение продиктованного учителем предложения. Но поздно, «история» не повторяется, как мы того хотим. Она, опытный экзаменатор, огласит итоги диктанта в момент, когда не ожидают.

И я не учитель, не орудие фортуны, что крутит колесо со сбывшимися предсказаниями. Стечение обстоятельств для одних – продиктованы последствиями действий других. Я человек, глазом одним смотрящий на прошлое, но в ушах различающий крики чаек из настоящего. Птицы, питающиеся трупами морских обитателей, столь же истошно кричали и в прошлом.

Глава 1.

28 октября 1955 года, бухта Севастополя.

Волны бегут не с горизонта. Они видны простой полоской между черно-синим множеством мутной взвеси и матово грязной дымкой неба. Горизонт окрашен в монотонный цвет моря, поглощающий из виду корабли. Волны рождаются не там. Они появляются в нашем мировоззрении. Насколько хватает глаз, различаем зарождение их из глади морской. Покуда хватит терпения, доводим переливистое вспенивание от момента «рождения» до трагической гибели – где, разбиваясь о скалы, волны рассыпаются брызгами о берег. Ещё мгновение, и капли высохнут на камнях, не оставляя следа от длительного пути из недр морских. Бессмысленное и бесконечное занятие.

Занятие бестолковое, как стояние на вахте матроса Александра Кузнецова, в октябрьский вечер послевоенного 1955 года. Из всех боевых кораблей Севастопольской бухты он нес службу на древнем трофейном линкоре, гордо величавым «флагманским», а по сути, учебно-опытном корыте. День в море – семь на ремонте. Из всех караульных постов ему достался самый не интересный, тот, что смотрит на береговую линию с госпиталем. Из всех смен ему досталась та, что закрывает ужин. Придется вновь есть почти остывшую баланду. Хуже стоять в смену, завершающую сутки в полуночи, когда посты обходит вахтенный офицер.

Первые полгода службы на корабле Сашу ставили на вахту при кубрике. Так командиры берегли вчерашних школьников от шквальных ветров палубы, подготавливали их к боевой службе. Кузнецов отлично помнит последнюю смену для «малышей».

– Стой. Не выпущу! – Юнга Кузнецов преградил выход на палубу служилому детине. У того через месяц списание на берег, пять лет на корыте за спиной. Что ему до сопляка, охраняющего тапочки.

– Уй