Назад к книге «Хроники Тридевятого» [Ирина Май]

Хроники Тридевятого

Ирина Май

В одном из параллельных миров затерялось Тридевятое царство, где живут герои наших детских сказок, где чудеса и волшебство – дело повседневное. Однажды три приятеля, придворный шут Тридевятого Ошин-младший, поэт-песенник Гусляр и знаменитый философ-полиглот Кот Учёный решают составить хроники царства, а заодно и описать все местные волшебные артефакты. Так они обнаруживают пропажу артефакта, от которого зависит само существование их мира. Смогут ли друзья найти виновного и пропажу?

Ирина Май

Хроники Тридевятого

Глава 1

Художник и поэт

Ян Ошин-младший служил шутом при дворе Тридевятого царства. Именно поэтому все его так и называли – Шут.

Ян и сам мысленно именовал себя так. Для него прозвание «Шут» давно стало главным и привычным. А что? Нормальное имя – не хуже любого другого. Звучит коротко и понятно, хоть и несколько старомодно; ведь в наше время профессия шута – профессия редкая, можно сказать, вымирающая. Тридевятое царство – одно из немногих на белом свете мест, где она сохранилась в силу традиции.

Шут был человеком подвижным, деятельным; однако любил ясные, спокойные осенние дни. Такие дни настраивали на лирический лад и заряжали энергией. Особенно радовали выходные. Вовсе не потому, что Шуту не нравилась его работа. Просто – в свободное время он успевал без лишней суеты переделать массу увлекательных, трудоёмких дел; да ещё и поразмышлять о материях абстрактных, возвышенных и бесполезных.

Как раз сегодня выдался ясный осенний денёк. Ян Ошин-младший пребывал в отличном расположении духа.

Он сидел на Златом крыльце Царского дворца и рассуждал про себя примерно так: «Прелестная погода. К тому же – суббота. Значит, наш неугомонный царь Иван Иваныч затеял очередное мероприятие для придворных и гостей. В прошлый раз была рыбалка, а сегодня, кажется, бегут полумарафон вокруг Лысой горы. Замечательная традиция! Самое приятное во всём этом то, что участие в этих сборищах добровольное. Можно спокойно отколоться от коллектива и заняться чем-нибудь эдаким, медитативным. Впрочем, каждому своё… Жизнь прекрасна, когда в ней есть свобода выбора, и не нужно добывать эту свободу тяжким трудом или, боже упаси, за неё бороться. Кстати, желающих побегать вокруг Лысой горы или порыбачить всегда пруд пруди. Так что…»

Шут встал, блаженно потянулся, а затем нагнулся и вытащил из-под дворцового крыльца видавший виды этюдник. Молодой человек огляделся, выбирая подходящую позицию, установил этюдник в двух шагах от Златого крыльца, откинул крышку. Всё на месте: небольшой подрамник с туго натянутым холстом, масляные краски, кисти, растворитель, палитра; не забыл и старую мягкую тряпку – ветошь. Довольный осмотром Ошин-младший со словами «И вуаля!» снял Шутовской колпак и бережно положил на нижнюю ступеньку крыльца. В следующее мгновенье он, словно фокусник, достал из-за пазухи берет художника, расправил, надел и углубился в работу над утренним пейзажем.

Царский дворец с нарядным Золочёным крыльцом располагался на высоком берегу реки Серебрянки. Перед зданием простиралась обширная поляна, которую пересекала усыпанная гравием дорожка. Дорожка, слегка извиваясь, спускалась по склону к реке до каменного моста с массивными дубовыми перилами. На противоположном берегу реки, стоял город Лукоморск – столица Тридевятого царства. Со стороны дворца на город открывался прекрасный вид, но Шут выбрал другой кадр. Он смотрел не на север, где раскинулся сказочный город, а на восток, на дельту реки, впадающей в Синее море.

С этой стороны вид был не менее живописным. В устье Серебрянка разделялась на несколько разных по ширине и длине рукавов. Между ними образовались причудливые по форме островки. Они заросли ивняком, кустами вербы, камышом и осокой. Сверху в безветренный час поверхность воды казалась неподвижной. Она четко отражала розовеющее небо и прибрежные кусты, по-осеннему ярко окрашенные.

Ошин-младший, погружённый в работу над этюдом, не сразу заметил, как на поляну перед дворцом вышел молодой человек, долговязый и кудрявый. Он медленно приближался, что-то бормотал себе под нос и в такт словам дергал струны