Кинорассказ «Хозяин-барин»

…Была та самая московская осень. Теплая. Мокрая. Уютная. Совсем не хотелось идти домой. Хотелось бродить по Москве, которая так часто исчезает в суете бегущих в никуда безумных дней.

Я шла по Тверской. «Ах, как хочется хотя бы на миг перенестись эдак в век XIX-й и невидимкой побродить по невиданным московским улочкам, может они что – то расскажут?»

Завернув с Маяковки на Тверскую, я остановилась как вкопанная. Тот проход с Тверской сразу – первый поворот направо поразил своей… Передо мной была огромная черная чугунная Дверь, закрывавшаяся прямо на моих глазах!

Но постойте, это же арка, огромная арка откуда здесь такая большая дверь? Я поспешила прямо к ней, еще секунду и я уже просунулась в этот проем и увидела… Москву 1898 года.

Та же осень. Кони и коляски – кажется это кареты, проносились с таким грохотом и шумом и на такой скорости, что казалось, собьют с ног прохожих!

Ого! и тут тоже самое, рот не разевай, а то задавят, похлеще любого современного автомобиля.

Неподалеку остановилась карета. Из нее вышел барин. Черная из дорого меха шапка. Длинная шуба – пальто с мехом до пола.

Интересно, куда это он направляется? Посмотрим…

Я забыла сказать, что мое желание стать невидимкой как-то быстро исполнилось, правда, я это не сразу осознала.

В этом есть некоторые неудобства, когда на тебя мчится карета или автомобиль и все же есть несколько бонусов, точнее преимуществ, например, быть просто наблюдателем!

Барин, мужчина средних лет, кучерявый, не толстый и не тонкий, зашел в подъезд и постучал тростью в дверь.

– Кто там?

– Анфиса Павловна, это я – с!

Анфиса Павловна открыла дверь. Барин прошел в парадную, и я за ним и спряталась за колонной. Но так как я уже стала невидимкой и прятаться не было смысла, так как меня все равно никто не увидел, и это я обнаружила в зеркале, в котором не увидела своего отображения.

Эта Анфиса помогла барину снять верхнюю одежду.

Мне показалось, что барин заходил в этот дом часто. Но как будто будучи здесь впервые, начал поглаживать, будто от смущения, потный лоб платком и чуть откашлявшись, тихо – тихо виновато спросил:

– Как здоровьице Ваше?

– Мое – то что? А вот девица – то совсем плохо, боюсь кабы….

Барин промокал платком лоснящееся лицо:

– Да – с, незадача…

В глаза Анфисе Павловне казалось глядеть он не мог. Тяготеющая пауза ему была невыносима, и он переминался с ног на ногу.

– Чайку-с, изволите? – спросила Анфиса Павловна.

– Да, пожалуй.

Было видно, что когда Анфиса Павловна распорядилась Дуне «ставить барину чаю и нести чашки из сервиза», барин как —то облегченно вздохнул: казалось, что чем ближе ритуал чаепития, тем быстрее развязка этого натянутого разговора.

– Анфиса Павловна, весьма благодарствую, и он привычным, проворным движением руки положил перед Анфисой Павловной пачку банкнот.

Тем же привычным и проворным движением Анфиса Павловна притянула банкноты к себе, не пересчитывая:

– Благодарствую и Вам!

Еще одна мучительная пауза, и барин, оглянувшись вокруг, спросил:

– Что, Марьюшка жива ли, здорова? Можно ее видеть?

– А как же нельзя- то?

Анфиса Павловна встала и царским жестом «распорядителя пира» открыла двери на лестницу, ведущую на второй этаж. Раскланявшись Анфиса Павловна добавила вслух с притворной сладкой гримасой:

– ДевИца на втором этаже, в своей комнате, оповещена о Вашем приходе.

Я как —то невольно съёжилась от увиденного, и не успев понять, в чем тут дело, уже невзлюбила этого лоснящегося барина и эту притворную приказчицу.

Я невидимкой нырнула за барином наверх по лестнице, где жила девица Марьюшка, к которой я почему —то уже прониклась каким -то неведомым мне чувством сострадания…

Я шла за барином, и он как —то весь съеживался… казалось, что его очень что-то гнетет. Но на минуту он остановился, стряхнул с себя какие- то неведомые мне гнетущие его мысли и …постучал в дверь…

А мысли барина были такие:

– Как же все это, право, гнусно… Наигнуснейший я человек…

Правда барин не привык себя долго бранить – его мысли и внутреннее самодовольство, что так по – деловому и как – то без особых хлопот и огласки устроила