Назад к книге «Армагеддон. Часть 2» [Кир Николаевич Неизвестный, Кир Неизвестный]

Глава 1. A deo. (Ей-богу)

Боялся ли он крови? Конечно, нет, её было столько в его жизни, что её вид воспринимал, как и все остальное – она была. Но вот потом, после того, как проходили те события, что становились причиной её появления – Гену охватывал ужас. Как сейчас, очередная паническая атака. Он прекрасно понимал, что те существа, которых они оставили лежать убитыми там, в кинозале, уже не были людьми, но это не отменял факта убийства. И снова участвовал в этом. Хотя, еще тогда, в тридцатом, сказал себе, что последний раз, что никогда и ни за что он больше не ввяжется в подобное. Но вот случилось снова. И как тогда, его оправданием стало доступное объяснение – «Либо мы, либо нас». И снова вышло так, что мы. Хорошо ли так было? Да. Он снова остался жив и даже не получил ни одной царапины. Как, впрочем, до этого не заразился смертельным вирусом, не угодил под бомбардировку, потому что жил в том месте, о котором редко вспоминали. И вообще, ему очень повезло в последнее время. Не то, что многим – мертвым, умирающим, мечущимся в безумии зараженным. Он жив и это лучшее на сегодня. Только не понятно, почему же так хреново! Почему его так трясет от панической атаки? Столяров яростно ударил обухом топора, измазанным синим, в пыль грунтовой дороги. Поднятое облачко лениво поплыло подхваченным легким бризом. В природе был конец октября, но из-за того, что произошло с Солнцем, теперь стояла июньская жара. И такая погода обещала продержаться, как минимум, до полного исчезновения человечества.

Столяров потрогал бицепс правой руки – он был тверд и не дрожал, потом тоже самое с левой рукой и в ней не ощутил дрожи. И ни один мускул не дрожал – его тело было готово к борьбе, к тому, что было так привычно для него предыдущие двенадцать лет. Дрожало где-то в груди, внутри него самого. Это никак не прощупывалось, ничем не выдавалось. Как с остальными эмоциями – твердый взгляд холодных голубых глаз из-под густых бровей, выдающаяся надбровная дуга и волевой подбородок. Все в нем говорило о решительности и не уступчивости, Столяров всегда был готов к любому развитию ситуации. Но не сегодня. Может быть от того, что в тех монстрах он все же сумел разглядеть нечто человечное?

– Готов? – Появившийся Иван на крыльце их поселкового кинотеатра тоже был не весел, хмурился. Столяров кивнул головой. – Тогда вставай и пошли. К Анатоличу. У него сейчас должны быть все наши.

Гена поднялся со ступеней, отряхнул джинсы от придорожной пыли, окрасившей их синий цвет серым, отчего, таким обыденным движением, создал, словно жизнь из закрутившихся песчинок и с трудом сдержал, чтобы не крякнуть. Поднял оба своих топора, оглядел их перепачканные рукояти, словно видел их в первый раз, закинул на плечо и двинулся в сторону трактира. Потом, словно опомнившись, обернулся и спросил Ивана:

– Где Сэм?

– Он там. – Иван, кивнул в сторону болтавшейся на одной петле двери входа в темное помещение кинозала. – У него разговор. – Как то странно получилось эта фраза у Ивана, словно бы он сказал простую вещь, а имел в виду что-то другое. Необычное. Даже мистическое. У Гена, было успокоившаяся дрожь, вернулась, завопила голосом страха, затребовала бежать от этого кинозала. Но это была лишь эмоция.

Столяров, не ожидая объяснений от Ивана, развернулся и бросился в сторону кинозала. Подбежав, он толкнул дверь, ту самую, что он выбил ударом ноги, но она не поддалась. Он дернул её еще раз, но она словно приросла. Тогда он сделал шаг назад и со всего маху засадил по ней ботинком сорок седьмого размера. Дверь не выдержала такого яростного напора – сорванная с последней петли, влетела вовнутрь и провалилась в прохладных сумерках помещения. Гена ввалился вслед за ней и притормозил, привыкая к полутеням холла кинозала. Но ему не дали столько времени – справа послышалось дробные шаги, скрип дерева и тяжелое дыхание. Гена обернулся на звуки и неокрепшим зрением успел уловить движение – раздвоенный синий хвост, щелкнув извивающейся петлей, исчез в открытом масандровом окне. А потом увидел Сэма. Крутанул в руках заскрипевшие рукоятями топоры и, осматривая все подозрительные участки хол