Большой семейный помпиду

Новая слезоточивая икона английской беллетристики Дэвид Николс выпустил четвертую по счету книгу ─ теперь и на просторах России. Удачно вписавшись сентиментальной драмой "Один день" сначала в литературу, а затем и в большой экран, новеллист намерен повторить успех с романом "Мы". В Великобритании книга уже принесла автору титул "Писатель года" и национальную премию в области литературы.

Суровое замятинское название красуется на мармеладе из любви, педагогических оказий и туристических казусов. "Мы" ─ роман воспитания для старшего поколения, сеанс семейной магии с разоблачением. "Мы" ─ история Дугласа Петерсена, человека со скучной фамилией, невнятным лицом, добрыми глазами и занимательной, но недооцененной профессией биохимика.

"Как должен поступить мужчина, счастливо женатый почти 25 лет, когда жена среди ночи неожиданно заявляет, что покидает его, чтобы вновь обрести себя?" ─ вопрошает издательская аннотация к роману. В контексте российского патриархата женский бунт в 52 года многие признали бы явлением и беспощадным, и бессмысленным. А вот у Дугласа на берегах Туманного Альбиона после страшного известия вся семейная жизнь проходит перед глазами. Начинается отчаянная борьба за любимую с параллельной ретроспективой заднего ума.

…Молодой ученый Петерсен наблюдает за плодовыми мушками и страдает от невозможности вырастить девушку в пробирке. Вне лаборатории Петерсен не имеет успеха у женщин, ибо больше походит на Адриана Моула, чем мистера Дарси. Годы идут, дрозофилы плодятся, перемены назревают.

"Когда <…> изучаешь каждую мушку с помощью тонкой кисти и микроскопа, выискивая крошечные изменения в пигментации глаза или формы крыла, то, честно говоря, это отупляет. Так бывает, когда берешься складывать огромную головоломку. Поначалу ты думаешь: «Будет весело», включаешь радио, завариваешь чай, и только потом до тебя доходит, что перед тобой слишком много отдельных кусочков и почти все они – небо".

В одну из пятниц Дуглас идет на вечеринку к сестре и в эпицентре гладиаторских боев за макароны, тунца и всеобщее внимание неожиданно знакомится с Конни Мур ─ обаятельной любительницей винтажных платьев, выпивки и искусства. Дуглас нервничает и поглощает салат "Айсберг". Конни отбивается от ухажеров и принимает амфетамины. Он грезит вслух о величии науки, удачно дискутирует на тему химикатов, органической моркови и обещает превратить лимон в батарейку. Она открывает в нем внутренний свет. Пасьянс сходится.

"Я предложил ей альтернативу тем мужчинам, которых она знала раньше. Я не был самодовольным, ворчливым, ненадежным, неуравновешенным, не тянулся к алкоголю или наркотикам, не крал у нее из кошелька, не обманывал, не был женат, не был бисексуалом, не страдал маниакальной депрессией. Короче, мне недоставало всех тех качеств, которые она с подросткового возраста находила неотразимыми".

Дэвид Николс не первый и, конечно, далеко не последний романист, сталкивающий противоположности. Вечный конфликт биохимиков и художников: он любил ее, она любила летать по ночам. Конфликт несколько надуманный, на мой взгляд. Почему людей, не разбирающихся в науке, описывают по-детски очаровательными, а людей, не разбирающихся в искусстве, ─ туповатыми и черствыми? Разве стволовые клетки эмбриона полосатого данио менее красивы, чем натюрморты с консервными банками?

Однако герой "Мы" безоговорочно принимает пристрастные правила игры. Ради Конни Дуглас рад стать другим человеком. Он украшает свое жилище половичками, ароматными лосьонами, живописными изображениями подсолнухов и дохлого какаду, соглашается "дурацкое" считать отныне "авангардным" и штудирует "Историю искусства" Гомбриха.

"Наверное, мне следовало бы в свою очередь подарить Конни введение в органическую химию, но она ни разу не проявила ни малейшего интереса".

По мне, так Дугласу отчаянно не хватает не творческой "изюминки", а чуткости и пресловутой харизмы, присущих Конни с избытком. Его же неуклюжие попытки подменить их основательностью, справедливостью или даже радением об общем благе вызывают у окружающих естественное недоумение, причину коего он никак не может постичь.

"Вся загвоздка в стремлении жить сегодняшним днем состоит том, что этот день когда-нибудь да кончается. Импульсивность и спонтанность – явление преходящее, а вот ответственность, обязанность платить долги и выполнять свои обещания – это навсегда".

Последующее развитие событий в очередной раз подтверждает ошибочность заверения Толстого, мол, каждая несчастливая семья несчастлива по-своему. Дугласовы злоключения грустны, неотвратимы и банальны. В 54 года отец семейства обнаруживает, что носки он уже надевает сидя и по ночам встает в туалет, а значит, старость не за горами, что жена пакует чемоданы, а единственный сын Алби смотрит на него с презрением.

"Как жаль, что невозможно контролировать воспоминания ребенка! Должен признаться, мои родители делали все возможное, чтобы организовать пикники в солнечный день или плескание в бассейне, но мне почему-то запомнились музыкальные заставки рекламы, мокрые носки на батарее, бессмысленный телевизионный треп и пререкания насчет зазря пропавшей еды. Что же до моего сына, то временами я мысленно просил его: «Запомни это». Алби, падающий в высокую траву летнего луга, наша дружная троица, нежащаяся в кровати в зимнее воскресенье или танцующая на кухне под дурацкую мелодию. И вообще, мне было ужасно жаль, что невозможно нажать на кнопку «Запись», поскольку нам втроем было действительно хорошо вместе и у нас, наконец, была настоящая семья".

Неразделенная любовь к собственному отпрыску жестоко ранит Дугласа. Когда-то собственный отец научил его пользоваться логарифмической линейкой и менять велосипедную камеру. У Дугласа на Алби были еще более амбициозные планы. Но мальчишка, кажется, равнодушен ко всему, кроме фотографий грязного бетона, мертвых барсуков и "гор", увенчанных сосками. Еще один житейский парадокс: то, что Дуглас ценит и любит в своей жене ─ бесшабашность и пристрастие к странному искусству, ─ он напрочь отвергает в сыне. Он, как персонаж Владимира Меньшова из шахназаровского фильма "Курьер", готов жаловаться в беспомощном и яростном недоумении: "Сын есть сын, ничего плохого про него не скажу. Но любит, понимаете, пить молоко из банки… сволочь… А начнешь с ним разговаривать ─ молчит, ни да, ни нет, ничего. Выслушает, помолчит ─ и опять новую банку сосет! Я хочу понять, что он хочет! Я желаю знать, кого я вырастил! Ну, имею я на это право или нет?!"

"В одной популярной песенке поется, что если ты кого-то любишь, то должен отпустить его на волю. Ерунда какая-то. Если ты кого-то любишь, то приковываешь его к себе тяжелыми железными цепями".

…Из-под одеяла воспоминаний несчастного родителя торчат натруженные ноги настоящего, в котором он намерен удержать ретивую суженую и наладить-таки отношения с отпрыском. Для чего действует по рецепту другой популярной песни: "Замечательный мужик меня вывез в Геленджик…" Впрочем, не в Геленджик, а в Европу, где Париж, Венеция и I amsterdam. Возлагая на Большое турне большие надежды, Дуглас преисполнен благими намерениями открыться всему новому, есть экзотические блюда с грязных кухонь и возлюбить экспериментальное искусство. Домашние кривятся, но покоряются.

"Печаль – это не только боль утраты, но и сожаление о том, чего у вас никогда не было".

Усилием воли вновь стать "мы", стать единой семьей не получается. Чем дальше от дома, тем ближе к провалу наивный папаша. Английский юмор сменяется английским плачем. А сюжет, несмотря на забавный зачин с улетно-винтажной Конни и лошадьми в просоленной комнате, буксует вплоть до финального моралите. Череда бородатых ситуаций; овсянка, размазанная по карте Европы.

С другой стороны, "Мы" ─ о страстях среднего класса. Среднестатистическому папаше не тягаться в лихости с персонажами книжек про неокоммунизм, садизм и НЛО. Человек, считающий нирвану синонимом апсайда, за счастьем в дауншифтинг вот так вот вдруг не рванет. Среднему классу некогда расслабляться; ему приходится постигать смысл бытия без отрыва от памперсов, гарантированной занятости, пенсионных сбережений и отпускного туризма. Но представитель "золотого миллиарда" так же страдает без любви и понимания, как и элита духа, как и булыжное большинство. Да и жизнь такая штука, что в процессе нее забываешь именно о приписных истинах, оттого не грех их периодически повторять…

Иначе, как мы увидим, тщательно составленное расписание полетит в тартарары, путеводитель будет забыт, а сам Дуглас окажется в месте, с коим не связывал ни планов, ни ожиданий.

"Господи, пожалуйста, не дай им найти мое мертвое тело в трусах с талией 30 дюймов, не хочу, чтобы Конни при опознании увидела меня в этих детских плавках. Да, это мой муж, но плавки, плавки определенно принадлежат кому-то другому. «Господи Иисусе! – воскликнул я и снова расхохотался булькающим смехом. – Господи Иисусе, Конни, прости меня»".

По задумке автора, поучительную исповедь отца и мужа в первую очередь должны прочесть мужчины. Но чтение ─ долг, от которого сильный пол частенько увиливает, чай, не супружеский. А уж сентиментально-педагогический роман и вовсе не может претендовать на звание любимого у мужчин жанра. Возразить нечего. Книги Дэвида Николса впору продавать в комплекте с носовыми платками ─ утирать слезы радости, горя или умиления. Однако если вы, как и Дуглас, хотите, чтобы ваш сын стал нефтяником или дантистом, а он мечтает работать поднимателем пингвинов или раскладывать панд по одеялу, ─ поищите понимания в "Мы".

Не известно, сможете ли вы смириться с выбором потомка, перевернув последнюю страницу. Зато дите, глядишь, успеет улизнуть из дома и осуществить задуманное.