Господин НОС, марксист-некромант, водка, яблоко и книга

Плюньте под ноги псевдолюбителям русской словесности, бранящим Донцову. Дважды начхайте на ругающих Акунина, ибо это сейчас модно (ругать, а не чихать). Не устану повторять: грош цена книголюбу, критикующему современную русскую литературу за высокие тиражи двух самых популярных авторов. Поскольку, зуб даю, этими именами их знания о литературном процессе и ограничиваются. Неденоминированный рубль и медная полушка им цена! Настоящие знатоки и ценители критикуют Шишкина и Волоса, Шарова и Сорокина, Шаргунова и Ремизова, всех Ивановых вместе и по отдельности, Степанову, Колядину, Чижову, Славникову… За то, что именно им достались литературные премии, слава и почет. Искусство такая штука ─ судят в нем обычно победителей. Дескать, почему этот? Почему не тот? Пусть он не Байрон, пусть другой, но тоже очень перспективный!

Не причисляю себя к знатокам литературного авангарда и арьергарда ─ я еще только учусь. Однако после вручения премии "Новая словесность" ("НОС") и меня охватило недовольство. Почему "Король утопленников"? Почему Цветков-младший? У матерых литературоведов из жюри свои виды на лауреата, но и моему недовольству тоже есть резон. Спешу поделиться.

"НОС" из крупных премий отечественным писателям вручается последним, позже "Национального бестселлера", "Ясной поляны", "Большой книги" и "Русского Букера". Даже после завершения самого года. Он словно финальная точка. И оттого, видимо, слишком многого ждалось. 2014-й был необычным и нелегким. Год столетия начала Первой мировой войны. Год новых кровавых боев. Год, когда экономика была особенно похожа на политику, а политика на экономику. Год информационной гражданской войны, в которой оппоненты избивались и уничтожались, и даже брат пошел на брата и удалил его в соцсетях из друзей. Когда Акунин покинул Россию, признавшись, что "находиться здесь в период всеобщего помутнения рассудка тяжело". Когда НТВ закрыло передачу "Школу злословия" с Толстой и Смирновой ─ интеллектуальную обузу шоу-криминального эфира. Когда из-за европейских санкций российские спонсоры отказались финансировать установку памятника в честь 200-летия Лермонтова на родине его предков в Шотландии ("Но чувствую: покоя нет,/ И там, и там его не будет", ─ предрекал поэт в 1829 году посмертный сумбур). Когда случилось много больших и маленьких событий, собравшихся в одно грозовое облако. И казалось: последняя в "литературном календаре" премия должна жахнуть громом, сверкнуть молнией, чтоб эта туча немедля пролилась дождем, и небо очистилось. В общем, ждалось чего-то прям-таки такого. Салтыкова, мир его праху, Щедрина.

Список финалистов "НОСа" манил разнообразием. От сборника "Это называется так" Линор Горалик (сама Горалик называет это "фольклором, собранным в аду"), где отдельные произведения по-модному состоят из одного мрачного предложения, до "Времени секонд хэнд" Светланы Алексиевич ─ завершающей части ее многотомной полифонической хроники "Голоса Утопии". Алексиевич, кстати, прочили в 2014 году на Нобелевскую премию по литературе. Где-то между адом и Нобелем нацеливался в вечность Владимир Сорокин, чей роман "Теллурия" собрал за год букет восторженных отзывов, но не взял ни одного гран-при... Оттеснив фаворитов, победил Алексей Цветков-младший.

Темной лошадкой Цветков не был. Первый тост за успех "Короля утопленников" писатель поднял еще год назад, став лауреатом премии Андрея Белого. Продуктовый набор из "беленькой" и яблока вручается аж с 1978 года и числится старейшей независимой литературной наградой в России. Ныне организаторы добавили зрелищности, сделав публичным не только вручение, но и потребление. Под аплодисменты в зале петербургского Интерьерного театра Цветков почет вкусил, водку выпил, фруктом закусил, а собравшихся угостил шуткой, что "Белый стал красным". Намекал автор "Анархии non stop", "Баррикад в моей жизни" и "Поп-марксизма" (популярного марксизма, да-да) на свою политическую ориентацию.

Ну как тут удержаться от шутки, что "НОС" тоже покраснел!

***

"Король утопленников. Прозаические тексты Алексея Цветкова, расставленные по размеру" ─ полное название книги. От жалостливой миниатюры "Котик" до заглавного покойника и жирного бонуса в виде романа, синопсис которого вы прочтете на сотню страниц раньше его названия. Пышно цветет концептуализм с неизменным стулом, на котором еще полвека назад основоположник течения Кошут делал художественные жесты. Стул, ясное дело, вовсе не стул, а проекция мертвого профессора. Цветков активно сулит тайные смыслы: "В какой позе он подвешен, по-вашему? За одну из ножек? За спинку? За сиденье? Ответ на этот вопрос многое мог бы сказать мне о вас".

Земляне воюют с инопланетянами за право обладать "Черным квадратом" Малевича. Раса теней бежит наперегонки с распоясавшимся Солнцем под покров естественной ночи. Демоны используют людей, как такси до Единого. Фотограф Глеб старательно оберегает малышку-дочку от жестоких сказок и пожаров на телеэкране, но с творческой бесшабашностью участвует в перфомансах приятеля Шрайбикуса (был такой персонаж в советских учебниках немецкого языка, видимо, навеяло), фотографируя якобы писателя с якобы отрубленной детской головой. Литератор от финансовой неустойчивости берется расшифровать рукописи авангардиста-эмигранта Акулова, на деле же отправляет заказчику собственные сочинения ─ и параллельно получает письма с ссылками на сайт о самом себе, о своей жизни и даже тайных мыслях. Обезьяны берут мир в свои руки. Великий замысел утопить Землю претворяется в жизнь.

Сборник очень неровный по жанрам: от рождественской сказки для малышей "Брат Морозного" до половозрелого "политтехноложества" в "Сообщениях". Да и сюжетные шероховатости, на первый взгляд, есть. То пассажиры зверобойного судна, направляющегося к Антарктиде, пьют шампанское из хрусталя (хрусталя?!). То некий "владелец березы", выучив несколько фраз по-английски для общения с контрабандистами, вдруг хватает шекспировского "Гамлета" в оригинале и изыскивает нестыковки с официальным русским переводом ("Гамлета"?!). Боящийся разоблачения дешифратор Акулова стесняется писать о рдеющих буквах "М", нимало не тревожась, что упоминания феназепама или параллельных эскалаторов в метро скорее выявят русскую природу его текстов. Впрочем, сюжет в сочинениях Цветкова ─ субстанция условная и легко растворимая в общем котле замысла. Как и герои ─ все говорят схожим языком, а значительная часть реплик вообще принадлежит бестелесным голосам "за кадром". О чем говорят? Иногда о смерти, иногда о мировой революции, чаще сразу о том и о другом.

Мертвечины в книге чуть меньше, чем через край. Прошедшее и смерть. Действие, и без того достаточно условное, сосредоточено преимущественно во снах, интернете, ночами, в метро (то есть даже ниже уровня захоронений) или связано с кладбищами, памятниками. Отсеченные головы и конечности, целеустремленные утопленники, каннибализм. Эпитафии, складывающиеся в один бесконечный текст. И великая цель всего человечества ─ отмена реальности, превращение в ничто всего Божьего творения. Посреди частей тела герои рассуждают о политике, заедая беседы опарышами.

Несмотря на провозглашенную в новелле "03.04.2010" победу слова над непосредственным зрением, в прозе Цветкова немало "визуальных спецэффектов". Часто его тексты являются как бы описанием пьесы, картины, инсталляции, фильма. Икс подсматривает за Игрек и с восторгом эксгибициониста чувствует чей-то взгляд на себе. Созерцание не вдохновляет на действие, а исключает его:

"Я остаюсь с нездоровым чувством, что почти все, очень многие вокруг ─ прибыли из другого времени и места, чтобы наблюдать за мной и такими же, как я, немногими упрямцами. Это невротическое чувство легко объясняет окружающее согласие и примирение. Я чувствую их инопланетянами на экскурсии. Они сами ощущают себя мудрыми зрителями, гостями в этой жизни. Вопрос в том, как превратить этот невроз в топливо для прогресса? В оружие мировой революции. Люди – скрытые камеры не обязаны действовать вместе с тобой. Они просто иронично и заинтересованно направлены на тебя. Они передают сигнал, сами не зная куда, может быть, в голову этого высокого памятника, отлично видного мне. Я должен устроить им сюрприз. Не разочаровать. Разбивание скрытых камер не превращает их в оружие. Они заранее мудрее того, что могут увидеть. Это делает их мертвее их собственной смерти".

Цветков идет в кильватере Юрия Мамлеева, Александра Проханова и Сергея Курехина ─ точнее, в точке их пересечения. И хотя борозды не портит, но глубже предшественников тоже не пашет. Да и до взрытых ими глубин не всегда дотягивается пятками. У него почти получилось. Только "Король"-то несвежий, вот в чем, на мой взгляд, беда!

По словам писателя, в сборник вошли его сочинения последних нескольких лет. Однако уже через несколько страниц возникает стойкое ощущение, что "Король утопленников" был написан в году эдак 2001-м и для чего-то схоронен автором на десяток с хвостиком лет. Наконец-то явленный миру шедевр рефлексирует над "Матрицей", описывает расправу над любимой видеокассетой, намекает на теракт 9/11…

Только временнЫм сдвигом можно объяснить упрямство, с каким автор палит в "молоко". Казалось бы, жуть и страх: в одной из новелл "враги города" под лозунгом "Мы ─ это вы!" делают рядовых граждан соучастниками терактов. Щелкнет человек случайно найденной авторучкой, а в отдалении дом взрывается. Но наивная биполярная модель общества "невиновные ─ террористы", "мы ─ они", "мы не они, они не мы" не работает после 2014 года, когда каждый обнаружил среди ближайших знакомых людей, поддерживающих доминирование любой ценой. Никто из Парижа не поедет в далекую Южную Америку дивиться на аборигенов, изображающих лесных революционеров на потеху туристам, когда выстрелы звучат, и костры горят в самом Париже. Да и рефлексия над "Макдоналдсом", как главным символом Америки, ─ давно переваренный бургер с бородой.

Бросается в глаза схематичность образов иностранцев: наивность, степенность и деловитость в превосходных степенях. Такими они, наверное, казались советскому парнишке. Увидев человека, купившего у метро хурму и надкусившего ее тут же, на морозе, иноземец ─ а как же! ─ впадает в шок от столкновения с хтонической русской душою: "Русский крейзи!" Повествователь же, глядя на себя глазами выдуманного очевидца, переживает детский восторг самолюбования. И между строк "а-ля 2000" чувствуется ностальгия автора по самому себе ушедшему, дерзкому юноше образца 90-х.

Заявляя о равнодушии к вечным вопросам, Цветков не дает ответа и на вопросы дня сегодняшнего. Зато вкусно описывает трагедию героя, вынужденного отказаться от уклада традиционной жизни в пользу научного прогресса: в "Брате Морозного" кучер переживает, что скоро вместо его конки по улицам города загремит трамвай. Иль рисует жизнь в мифическом гипериндустриальном обществе: где "мы" вместо "я", людей и все живое производят конвейерным способом, отменены суды и тюрьмы, и последний заключенный добровольно отбывает свой срок. Оно, конечно, читатель может сорвать все половицы в поисках второго дна и накопать-таки пару ведер аллегорий и мятежного духа. Но портит бал ирония слишком уж благостных концовок:

"Никто и никогда больше не мог, не имел права, сделать ценник и штрихкод чем-то большим, чем просто ценник и штрихкод. В память о покойном, из уважения к искусству, из соображений стабильности рынка и вообще".

"На улице я поднял пулю, случайно оброненную какой-то из сторон неактуального более конфликта и лежавшую в фигурной бордюрной щели маленьким музейным экспонатом, не всем заметным подтверждением того, что стрельба, в которой ей так и не удалось полетать, никогда не возобновится, смотрите ее в кино".

Все штучное тиражируется, ценное обесценивается, а ошибки повторяются. Не зря Алексиевич, собрав тысячи интервью современников, дошла до вершины обобщения, объявив "секонд хэнд" само время. Не работает лишь "эффект сотой обезьяны", будь она хоть трижды революционер и масон.

Так на "Короле утопленников" трупных пятен оказалось больше, чем замышлял автор. А свежесть ─ вещь капризная, она бывает только первой и никакой иной.

Вместе с тем у Алексея Цветкова есть достоинство, в равной степени присущее отдельным сочинениям и всему сборнику в целом ─ писатель мастерски владеет словом. Совершенство цветковского словосложения сглаживает все шероховатости, едва попадаешь под его очарование. Предмет речи может быть любой:

"Городское утро. Старуха с двумя распухшими пакетами, набитыми стеклянным порожняком, выходя с помойки, обняла ничью собаку и лобызает ту промеж глаз. Пес стесняется".

Пусть на мой субъективный взгляд премию "Новая словесность ─ 2014" должен был получить не Алексей Цветков. Насколько мой взгляд субъективен, иллюстрирует тот факт, что премию дали все-таки ему. А каким должен быть бесспорный лауреат литературной премии, лучше всего сформулировал опять-таки Цветков. И этим отрывком из "Короля утопленников" мне хотелось бы завершить:

"Семен Иванович в своем доселе никому не ведомом творчестве предпочитал абсурд, но не надуманный. Происходящее должно быть вопиюще возможным. Невероятным, но очевидным. Высокий абсурд не должен противоречить нашему опыту, напротив, должен оживлять и по-новому использовать этот опыт, посвящать его более важным, экзистенциальным целям. Возможный абсурд – констатация того, что запросто могло бы произойти, но ставит все, с чем мы смирились, с ног на голову. Только такой материал и нуждается в литературном выражении, в более качественном языке. Без такого языка не случится остранения, деавтоматизации восприятия. То есть, в любом случае, литература служит перманентному восстанию, уличая нас в языковой убогости и давая нам пережить реальность утопии с помощью танца образов и симфонии фонем".

P.S. А премиальные деньги Цветков обещал потратить на подготовку новой революции. Может, жахнет?