За чередой тягучих зим

За чередой тягучих зим,

За плотной тканью жалюзи

И за отсутствием (в связи…)

Тебя и многого другого,

За летом, осенью, весной,

Дремотой, болью головной,

За книгой, лентой новостной,

За смыслом сказанного слова —

Я замечать перестаю,

Как в доме рушится уют,

И на стене часы не бьют,

И не приходят часто гости.

Я забываю наблюдать,

Что лужи – тонкая слюда,

И птицы мчат туда-сюда,

И прибывают дети в росте…

За размышлениями вслух,

За обученьем ремеслу,

Предоставлением услуг

И прочим, прочим, прочим, прочим…

Я близоруко, без очков,

Иду, протиснувшись бочком,

С полупустым своим сачком,

Роняя бусины из строчек…

Иду, не глядя далеко,

На сопряжении веков,

Поставив личное на кон,

Туда, куда давно хотела.

Не понимая, но учась,

Что я не целое, а часть,

И не прощаться, а – прощать —

Мне будет самым главным делом.

В голове моей

В голове моей мыслям-птицам

Не воркуется, не сидится.

Разлетаются шумной стаей,

Добывая себе еду…

Мне дорогой ложится карта

В середине, в конце ли марта.

И витает вокруг, витает

Ненасытный свободный дух…

В голове моей гуще, гуще

Вырастают лесные кущи.

И кусты придорожной вербы

Обнажают свои пушки’…

Тесно чувствам, и думам тесно.

Дирижер моего оркестра

Торопливо и слишком нервно

Репетирует в две руки…

А над кущами купол неба

Раскрывается ежедневно:

То ли ярмарка будет, то ли

Цирк бродячий  собрался к нам…

Провода согревают птицы.

У прохожих сияют лица.

И афиша кричит: гастроли —

В главной роли сама Весна!

Е. К

На чайнике написано Е.К.

Две буквы – монограмма на металле.

Их вырезала штихелем рука.

И я себе такого намечтала…

На улице Зеленской за Кремлем

(Теперь уже название другое)

Был выстроен большой кирпичный дом —

Для причта и священников покои.

За полверсты отсюда – главный храм.

А во дворе каретная и кучер.

И чайник кипятился  по утрам,

Тот самый с деревянной гнутой ручкой.

И подавали булочки к столу,

С начинками – вишневой и творожной.

Заваренный по правилам улун

По чашкам разливался осторожно…

Все это я придумала сама.

Но правда в том, что ты в восьмидесятых

Залез в полуразрушенный сарай

И там нашел не клад, но уйму всяких

Вещей, забытых кем-то. Был псалтырь,

Огромный, рукописный и тяжелый,

Подсвечники, подставки под цветы

И чайник этот с ручкой обожженной.

Не видя в этом страшного греха,

Ты подарил, а я поцеловала…

На чайнике написано Е.К.:

Твоей рукой – мои инициалы.

Вспоминай

Я вспоминать, наверно, не устану:

Дорога… небо… желтые поля,

И мы вдвоем – в полотнах Левитана —

Идем неспешно, бабушка и я.

На ней простое платье за колено.

И серебрятся пряди  в гребешке.

Она идет под самым солнцем слева.

Моя рука в ее сухой руке.

Идем: с короткой стрижкою девчонка

И женщина – седая голова.

Мы говорим о ком-то и о чем-то,

Но остаются в памяти слова:

«Умру и я (не боги мы, а люди).

Мне ничего не жалко, лишь детей.

Когда-нибудь…  когда меня не будет…

Ты вспоминай, как шли мы в этот день.»

Ку-ку

…И не поймешь, какая серия.

И не подходит ключ к замку.

Цветет забывчивость весенняя,

Растет апрельское  «ку-ку».

Мы разговариваем жестами

За недостаточностью слов.

Мы все немного сумасшедшие

И потерявшие весло.

Одни – на лодке ли, на льдине ли —

Плывут, не зная, где причал.

Другие – рты на них разинули

И непонятное кричат…

Пестрит афишами Кустурица.

Звонит какой-то аноним.

К иным присмотришься на улице —

Как будто счастливы они.

Вот пожилой мужчина в трениках

Несет стихи свои в собес…

Мы знаем все о шизофрениках,

И только малость – о себе.

Между нами

Город смотрит беспризорником

в окна кухонные наши.

Ты сверяешь сны по соннику,

я – часы по Спасской башне.

Между нами мост извилистый,

и шоссе, и виадуки…

Но когда меня увидишь ты,

будет кофе сварен в турке,

Сон окажется разгаданным

и разобранным на части,

Замелькает время кадрами

неосознанного счастья.

Бата