Живой роскошный ад

Джон Хорнор Джейкобс

Мастера ужасов

«Морю снится, будто оно – небо»: Исабель бежит в Испанию из Латинской Америки от диктаторского режима. На новом месте она знакомится с таким же иммигрантом, поэтом и переводчиком по имени Авенданьо. Но прошлое по-прежнему преследует обоих, и Авенданьо по непонятной причине возвращается на родину, где пропадает без следа. В его квартире Исабель находит два текста, над которыми работал поэт: воспоминания о пребывании в плену во время революции и перевод древнего оккультного трактата. На их страницах, пропитанных кровью и страданиями, постепенно разворачивается чудовищная картина того, что на самом деле произошло в стране, откуда с таким трудом вырвалась Исабель. И чем больше она их читает, тем сильнее растет в ней необъяснимое желание вернуться домой на свой страх и риск. Туда, где пробуждается нечто страшное, скрытое туманом и предрассудками, но, несомненно, живое.

«Пробило сердце горю час»: библиотекарь, работающий с каталогизацией фольклорных записей с юга США, неожиданно наталкивается на песню, которая, по легендам, сочинена самим дьяволом. И эта мелодия оказывает жуткое и зловещее влияние на реальность вокруг. Пытаясь снять с себя морок, главный герой хочет найти место, где была сделана запись. И этот путь приведет его к тайне, которую лучше бы не открывать простым смертным.

Джон Хорнор Джейкобс

Живой роскошный ад

(Сборник)

Морю снится, будто оно – небо

Между страниц

Когда-то давно знаменитыми были поэты

от слов их и целые страны горели огнём

В горах я бродил

И меж тенистых деревьев,

Алтари ночи, которых я коснулся,

Навечно останутся во мне.

Заприте меня под замок на тысячу лет —

Я не исчезну,

А буду вечно возрождаться,

испуская дым во тьме.

Я – эон, проснувшийся в человеке,

Я – тысяча дней, не знающих завтра.

    Гильермо Бенедисьон.

    Nuestra Guerra Celestial,

    или Наша война в небесах

Во время пыток восприятие времени и закреплённость во временном континууме размываются… Фернандес исследует отношения между диссоциацией в пространстве, хронологическим опытом и субъективностью памяти, показывая не только как пытки деконструируют человечность жертв, подвергавшихся им при режиме Пиночета, но и как от этого уменьшается человечность палачей и – через них – государства…

    Кристиана Рейес.

    Реки несут кровь в море: государственное насилие в Чили и Махере

1

Малага, Испания

1987 г.

Выходца из Махеры я узна?ю в любом городе мира. Насилие оставляет следы, всех нас ужас превратил в братьев и сестёр, в диаспору изгнанников, мечтающих о доме.

На улицах его называли «Око» по очевидным причинам – конечно же, из-за повязки на глазу, но также из-за беспокойной, настороженной манеры держать себя. Предвечерние часы он проводил в парке Уэлин, сидя в тени: на голове соломенная шляпа с широкими полями, с нижней губы свисает балийская сигарета. Из-за повязки на глазу он походил на ветерана: наверно, мы оба такими и были, хотя тогда я была гораздо моложе его. Я помню, он пах гвоздиками, а вокруг нас пахло морем – его мы не видели, но слышали шипение и ропот волн у набережной Пасео-Маритимо. Тогда я преподавала поэзию и литературное мастерство в Малагском университете, а по вечерам ездила на мотороллере в парк, чтобы подышать морским ветром, выпить в кафе, посмотреть на молодых женщин с бронзовым загаром, сияющих счастьем, – и забыть о Махере. О Педро Пабло Видале Кровожадном. О своей семье. Я была молода и очень бедна.

Он и я привыкли к виду друг друга. Оставаясь благосклонным, он всегда пребывал настороже, точно Полифем, наряженный в мятые льняные костюмы и пёстрые рубашки с манжетами, запачканными пеплом. Я же напоминала бледный призрак в очках и, несмотря на жару, ходила вся в чёрном – чёрные платье, блуза, шляпа, солнечные очки, чёрные волосы. Должно быть, имела склонность к мрачному.

Он и я неделями вели ритуал, который другие (но только не махерцы) назвали бы брачной игрой: он подходил с газетой под мышкой, опустив лицо так, что на него падала тень, и садился за другим столом, не слишком близко и не слишком далеко, лицо