МЫ

Мы вкладываем в уши музыку.

Мы закрываемся листами ежедневных газет.

Мы отражаемся в экранах мобильных телефонов.

Мы отдаёмся ежедневному разнообразию телевизора.

Мы вытесняем страдания одиночества в ожидании любви покупным сближением или неполноценными связями.

Мы подменяем взыскательную дружбу удобным приятельством.

Мы перекладываем труд воспитания детей на родственников и чужих людей.

Мы работаем не ради отроческой высокой мечты, а ради удобной жизни.

Мы растворяем мелкие, но болезненные обиды, размолвки, – основы поступков, в веселом снотворном вина.

Мы не совершаем злодеяний, но подлости – каждый день.

Мы подменяем силу больших чувств ежедневностью кратких переживаний, как подменяем купанье в шторм катаньем на волнах.

Мы делаем всё, чтоб укрыться от скуки, боли, тяжести, необъятного счастья.

Мы растворяемся в жизни, чтоб не осталось в ней и следа.

Потому наша жизнь мелка и пуста.

Потому, не прожив полно драму жизни, мы не свершим великого, мы останемся статистами, мы простоим на берегу, не решившись на подвиг.

Потому мы гибнем в повседневности, – каждый по-своему, но – необратимо.

УМЕР

В вагоне метро сел на пустое место. На меня опустилась старушка. Ни она, ни я этого не заметили. Только коричневое пальто посредине спины прорытое рвом шва заслонило мир, и я встал к окну. За окном нетронутые барханы снега до чёрной дороги. Как хорошо провалиться в них по пояс, вытягивать ноги и оставлять за собой трубы следов, оставлять навсегда, до самой весны. Почему не понимал раньше, как хорошо идти по глубокому снегу, чувствовать, как сбивается дыхание, высыхает в груди, не хватает воздуха, в ногах дрожь усталых мышц, а холодный снег по щепоточке осыпается внутрь ботинок, и тёплую кожу обжигает холодная крошка. Отчего, почему не ходил по снегу, ведь чего проще – вышел из дома в лес и иди!

Девушка смотрит сквозь меня. Я стою так близко, что почувствовать мог, чем пахнут её приоткрытые губы. Может быть, утренним кофе? Или яблоком, или мятной пастой, а может переваренным дымом сигареты? У неё светлые волосы, прядь завивается вдоль щеки. А сквозь кружево трусиков, наверное, светится солнышко светлых волос. Перебирать пальцами завитки жёстких волосиков вокруг влажного рта. Почувствовать, как её прохладная ладонь обнимает его горячее и толстое тело. Как же я не понимал, как драгоценны эти ощущения, ведь и тогда любил их?! Подойти к ней и заговорить. Какое значение может иметь, что я много старше, или, что она откажет в знакомстве – ведь она так прекрасна! Зачем же были так важны мои сомнения, страхи? А сейчас она даже не чувствует, что я навалился на неё всем телом и целую губы, глаза, шею.

В рогатом дереве пышное снежное седло. Отчего же не попробовал взгромоздиться в него и сидеть, покачивая ногами? Скучный стыд взрослого мужчины.

Вышел к белому зданию с рядами однообразных окон. Зачем я ходил сюда каждый день, сидел часами, работал, работал, работал до ненависти к жизни? Боялся, что меня уволят и больше не пустят внутрь скучного, как тюрьма, здания. Нужно было умереть, чтоб понять, что не нужны мне деньги за потерю свободы, за заключение и рабский труд. Ведь на еду и одежду я мог заработать в несколько часов, а остальное время жить собой! Не потерять в скуке часы, а прожить их для сына, его улыбки, смеха, слёз. Лучше было с бывшей женой говорить, как я всё же люблю её, как много значит она для меня, чем терять радость жизни в тоске должностных обязанностей. А теперь мне осталось лишь несколько часов жизни сознания, может два дня, и моё электронное тело распадётся.

Отчего же никогда не видел этой красоты? В тёмно-красном, блестящем капоте автомобиля лежат треугольники света, а между ними проложены извилистые тропы древесных ветвей. Как же не замечал этот алый цвет краски, и что свет не на ней, а прямо внутри, будто впитался, а тень ветви, как живая, растёт по капоту.

Шинный след в снегу; резной узор искрится на голубой тени приближающихся сумерек. Когда же задохнулось в насущной суете детское желание провести мизинец по холодному лабиринту, возрождённое смертью?

Надо мной шатаются в вышине чистого неба гол