ОТ АВТОРА

Семнадцатилетним студентом Суражского педагогического училища я отправил почтой свои стихи в Москву известному поэту, литературоведу, профессору Литинститута имени М. Горького Льву Озерову. У меня почти не было надежды на отклик маститого писателя. И тем не менее ответ не заставил себя ожидать. Не просто письмо, а крепкая серая книжечка с избранной лирикой и дарственной надписью под портретом: «Дмитрию Гавриленко на добрую память от автора». Размашистая, округлая подпись сделана синим стержнем шариковой ручки. У меня же сохранилось впечатление, что поэт подписался по старинке, гусиным пером. Быстро выведенные буквы как будто представились живым ощущением связи с неувядающим, цветущим садом русской классики. Строгих её традиций я старался придерживаться и в собственном творчестве, которое сполна отразило не только личные, но и общественные потрясения, переполошившие всех.

Чернобыльский венок

Имя сей звезде полынь; и третья часть вод

сделалась полынью, и многие из людей умерли

от вод, потому что они стали горьки.

(Новый завет, Откровение Святого

Иоанна Богослова, гл. 8, ст. 11)

1

Воскресшие мгновенья бытия

Приблизились, и время их – настало.

Не будет мне ни жизни, ни житья,

Когда на жизнь пожалуюсь устало.

Когда скажу, что впереди – стена,

А за стеной – пространство из бетона.

Хоть вылези из кожи, но должна

Пробиться речь из вечного затона.

Сквозь прах и страх решительность моя

Решительна, как риск проводника, —

Вот главное среди других мгновений.

Шипя, ползёт из пояса змея,

И цель её – прервать наверняка

Четырнадцать печальных откровений.

2

Четырнадцать печальных откровений —

Не много ли печали над землёй,

Проснувшейся, веселой и весенней,

Пропахшей и духами, и смолой?

Я против умолчанья о грядущем,

Я против светлых сказок о былом.

Родители под чернобыльским душем

Махнули, словно ангельским, крылом.

Как тень, лежу; как пень, не понимаю

Что надо мной не ветер, а беда,

Тяжёлая, чугунного литья.

Подарок скорбный к Пасхе, к Первомаю

На судные и трудные года

В момент от пробужденья до бритья.

3

В момент от пробужденья до бритья

В себе и то не сможешь разобраться,

Не отличишь восторга от нытья.

Отца в дому от собственного братца.

И в небе, и в окне – полурассвет,

Вот-вот он запоёт и нечисть сгинет,

Нескромным жестом передав привет

Той женщине, что выглядит богиней

Косой-косой, а за людьми следит,

Как фарой, освещая каждый миг

Без приглашений и благословений.

А рядом с нею лишь крутой бандит —

Больной реактор, что весну настиг.

Поднял до неба пыль гигантский веник.

4

Поднял до неба пыль гигантский веник,

Замёл родные души ни за грош,

И в длинной череде исчезновений,

Хоть плачь, ты ничего не разберёшь.

Невидимые бойкие частицы,

Как пули, вдруг увидевшие цель, —

Всех тех, кто перед Пасхою постится

И не постится, – взяли на прицел.

Теперь и при желанье не забуду,

Как видел всё и оставался слеп

В напасти, что летела напролом.

Мать расставляет чистую посуду,

На полотенце водружает хлеб;

Родители за праздничным столом.

5

Родители за праздничным столом,

Горит перед иконою лампада,

И в комнате торжественно-светло,

И за окном – как в пору листопада.

Христос воскрес? Воистину воскрес!

Яйцом крутым скатилось воскресенье,

И засияло царственно окрест,

И стало красным людям во спасенье.

Родители – друг друга обнимать.

Весь мир боготворя, растёт заря

В огромное яйцо из красной пыли.

Святыми кажутся отец и мать,

И три перста – как три богатыря.

А бывший мирный атом чернобылит…

6

А бывший мирный атом чернобылит,

Ему святыни наши нипочём,

И норов необъезженной кобылы

В готовности быть быстрым палачом.

И микромир, и в нём аплодисменты

Беззвучные, ну а слышны везде.

Эксперименты – это экскременты,

В тяжёлой затонувшие воде.

Не щит нам аварийная защита,

Трещит реактор, в небе столб огня,

Горит графит – пылает окоём.

И с той поры в единый блик отлита

Аварии кромешной беготня,

И Пасха, и весна в саду моём.

7

И Пасха, и весна в