Сказки для тех, кто умирает в одиночестве

Герман Канабеев

Философские сказки о нашей действительности: об обществе, религии и о современных смыслах. О каждом из нас.

Продолжение цикла рассказов-притч «Кузьмич и Лялька и Столетняя деревня – Сказки кончились», опубликованных издательством Городец в серии «Книжная полка В. Левенталя» в сборнике рассказов «Бульвар рядом с улицей Гоголя», 2021.

Содержит нецензурную брань.

Герман Канабеев

Сказки для тех, кто умирает в одиночестве

Предчувствие

Ляльку Кузьмич девять раз убивал. Каждый раз после такого столетняя деревня преставала быть, но умудрялась существовать.

Лялька на Кузьмича ни разу не обиделся. Было бы за что.

Той весной в самом её начале, когда кажется, что зимы больше не будет никогда Кузьмич и Лялька в очередной раз спорили друг с другом, сидя на противоположных холмах. В измышлениях и противоречиях рождались смыслы, смыслы оставались в миру и оттого рождалась столетняя деревня.

Кузьмич называл такое перезагрузкой. Лялька такое не называл никак. Так и говорил оба: «Никак перезагрузка».

Перед восьмой никак перезагрузкой, когда в столетней деревне объявился вирусолог и всем приказал не выходить из домов, Кузьмич с Лялькой в лесу были, корову от сибирской язвы сдохшую выкапывали.

– Зачем корова? – спрашивал Кузьмич.

– Предчувствие, – отвечал Лялька. – И Гордон Рамзи.

– Он кто? – удивлялся Кузьмич.

– Повар, – говорил Лялька. – В книге его поварской прочитал про стейк. Нельзя губить живую корову для такого.

– Верно, – согласился Кузьмич.

– Правильно, – подытожил Лялька.

Вирусологу в городе в телевизоре сказали, что из дома выходить никому нельзя. Почему не объяснили. А жить ему хотелось широко, хотелось чувствовать себя важным. Вот он и отправился в столетнюю деревню. Мотивированный. Напугал всех до смерти. Противогазы раздал.

Когда Кузьмич с Лялькой вернулись в деревню с вырезкой для филе миньон, вирусолог страшно закричал:

– Я вас сейчас оштрафую!

– Я тебе сейчас удивление сделаю, – предупредил его Лялька.

– Удивительное, – добавил Кузьмич и прибил вирусолога лопатой слегка. Не для испуга, а спокойствия.

Так и сказал:

– Успокойся. Не пугайся.

– Стейк Нью-Йорк, – сказал Лялька когда мясо изжарилось.

– Не ладный какой-то, – усомнился Кузьмич.

Пробовать стейк не стали. Накормили вирусолога. В пустой дом в противогазе посадили, чтобы он правоту свою чувствовал. Да и заразу чтобы коровью не разносил.

Лялька потом на нём тренировался по рецептам Джейми Оливера. Не доверял Лялька больше Гордону Рамзи.

Никого не осталось

После того как жена Кузьмича скончалась, в деревне остались только он да Лялька. Сто пятнадцать лет, что осилил Кузьмич, – не шутка.

Кузьмич считал: это все благодаря крепкому чаю, в который он каждый раз бросал здоровенный кусок домашнего сливочного масла. Лялька спорил с Кузьмичом, пытался доказать, что нет, все благодаря чудесному Лялькиному самогону из бражки на картофельных очистках. Неясно, кто был прав: Лялька сам уже сто семнадцатый год за спиной оставил.

На самом деле Ляльку звали Валентином, но Кузьмич находил это вычурным и запросто называл его Лялькой. Тот не сопротивлялся. Да зачем сопротивляться: на всю деревню остались он да Кузьмич. Тут хоть дубиной стоеросовой назови, хоть лаптем, хоть тульским пряником – все одно, нет зрителя.

Кузьмич скотину держал, Лялька пчелами занимался – так и жили потихоньку; правда, временами косились в сторону старого кладбища с уставшими от времени крестами. Раз в месяц приезжал мужик из города, обменивал молоко и мед на муку, соль, сахар и деньги.

Телевизор не смотрели. В советское время было три телевизора на всю деревню – всем скопом ходили глазеть. В девяностых телевизионную вышку разобрали, сдали на металлолом – так и забыли все, что это вообще такое – телевизор.

Тихо было, спокойно, пока из Москвы не приехал внук Кузьмича. За молодостью и занятостью он нечасто навещал деда, но всегда приезжал с гостинцами. В этот раз привез два ноутбука, два модема; настроил интернет через сотовую связь: «Вот, дед, небось скучно тебе тут, – просвещайся. С Лялькой будешь переписываться, да и со