О Луне, о звёздах, обо всём…
Валерий Столыпин
Потребность в любви, поиск партнёра – процессы перманентные, постоянные. Иногда достаточно остановить на чём-то взгляд немного дольше обычного, чтобы как следует разглядеть объект пристального интереса. В любом случае, любят не за что-то определённое, а по причине энергетической совместимости, ощущения радости, счастья, комфорта в присутствии того, кого хочется называть любимым. Иногда (на самом деле довольно часто), это чувство посещает нас по ошибке.
Валерий Столыпин
О Луне, о звёздах, обо всём…
Верка
Верка работала телятницей на третьей, самой старой ферме, где не было никакой механизации и вообще ничего, кроме разваливающихся стен с обветшалой крышей, да стойл, пропитанных насквозь мочой и навозом. Даже примитивного дощатого пола в этом утлом сооружении не было.
Все технологические процессы здесь приходилось исполнять вручную.
В качестве тягловой силы – старая седая кляча со странной кличкой, Лариска, слепая на один глаз.
Работница тоже мало чем отличалась от своей подопечной: длинные, спутанные, местами полинялые волосы, не знающие внимания и заботы, проваленный беззубый рот, выцветшие глаза с поволокой из безнадёги, глубокие морщины, заскорузлые грубые пальцы с обкусанными ногтями.
Картинка не очень симпатичного облика дополнялась сутулой осанкой, мужицкой застиранной одеждой, подвязанной огрызком пенькового каната и лексикой на две трети состоящей из непереводимого русского фольклора.
Старуха (оказалось, что впечатление обманчивое – ей и тридцати нет) была замужем, имела на попечении трёхлетнюю дочурку.
С моим приходом в совхоз в качестве зоотехника работница вдруг стала стахановкой и на глазах начала преображаться: трудится день и ночь, млеет от каждой похвалы, даже пытается флиртовать, что выглядело неуместно, нелепо.
Представьте, что вам подмигивает, краснея и смущаясь, застенчиво кокетничает, раскачиваясь и приподнимая плечики косматая старуха-нищенка. При этом она робко рисует на заляпанном навозом полу ножкой в резиновом сапоге рисунок, напоминающий по форме сердечко.
Где-то так.
Лично мне становилось не по себе от такого рода внимания, хотя я был настолько юн, что принимать эти игривые намёки всерьёз никак не мог – фантазии не хватало.
Верка делала всё для того, чтобы я её заметил: обстригла и причесала волосы, подкрашивала губы. Вместо застиранной спецовки стала одевать цветастую кофточку, обнажившую рельеф довольно стройной фигуры, поверх брюк – весёленькую юбчонку.
Разительные перемены стали заметны всем. Кроме меня.
Не хвалить ответственного и дисциплинированного работника я не мог. В пример другим её достижения ставил постоянно, что вызывало Веркино смущение.
Позднее я понял, что она терпеть не может, когда я выделяю её при всех. Женщина ждала внимания индивидуального и совсем иного.
В ней вдруг проснулась женственность, которая, похоже, долго не приходила в сознание и вдруг очнулась.
На таких выносливых, неутомимых трудягах как Верка вся деревня пока что держится.
Ни для кого не секрет, что женщина на селе в любом случае превращается в бабу. Романтические и женственные натуры покидают пределы села сразу, как только представляется такая возможность.
В деревни по поводу причин стремительного Веркиного преображения не на шутку шушукались, сочиняли всякого рода “правдивые” истории, в которых именно я, “недёржаный” блудливый холостяк, был источником её скандального вдохновения.
Непристойное поведение, всякого рода грехопадения и оскорбление целомудренной семейной нравственности в местности, где даже телевидения нет, чтобы отвести душеньку, самый востребованный повод для сенсационных коммуникаций.
Впрочем, я старался не реагировать: не до этого было. Мало того, что молодость сама по себе слепа, глуха и беспечна (я ведь только вылетел из родительского гнезда), привыкать к скудному и нелёгкому деревенскому быту было совсем не просто для вчерашнего горожанина.
Верка тем временем агрессивно окультуривалась: на ферму приходила в нарядной одежде, гладко причёсанная, чистенькая. В спецовку уже на месте переодевалась, причём старательно попада