Главврач

Андрей Левонович Шляхов

В этой книге рассказывается о поиске Пути, достижении Хрустальной Мечты и обретении Настоящей Любви на примере молодого амбициозного врача, переехавшего в Москву из Самарканда накануне развала Советского Союза. Впрочем, Советский Союз здесь совсем не при чем… Речь идет о превратностях судьбы, которые тернистым и окольным путем привели будущего лауреата Нобелевской премии туда, куда они его привели.

Главврач – это не должность.

Главврач – это не судьба.

Главврач – это диагноз.

Андрей Шляхов

Главврач

(Дни и будни доктора Ива?нова)

Моему другу Гугеноту

«Жизнь – это больница, в которой каждый пациент мечтает стать главным врачом»

    Высказывание, приписываемое Конфуцию

Глава первая

Москва бьет с носка и от этого тоска

Московскую аспирантуру Костику устроила бабушка Аполлинария Осиповна, лучшая няня Самарканда. В городе, где на вывесках можно было увидеть «МАЛАКО», «МЯСЫ-КАЛБАСА» или «ХИЛЕП» (последнее, правда, только на автовокзальном ларьке, торговавшем лепешками), грамотные няни, в совершенстве владеющие русским языком, ценились очень высоко. А бабушке вообще не было равных, поскольку она не просто присматривала за своими подопечными, но и занималась их развитием. Многие ее воспитанники шли сразу во второй класс, поскольку в первом им делать было нечего, а одна особо одаренная девочка, с которой бабушка дошла до десятичных дробей, начала учебу в школе с четвертого класса, о чем написали в главной местной газете «Ленинский путь». Пускай мелким шрифтом и на последней странице, но все равно реклама получилась замечательной, несмотря на то что бабушкино имя в заметке не упоминалось. А зачем упоминать? Весь город и так знал, что к чему, кто с кем дружит или враждует и кто за кем присматривает – это Восток, здесь ничего не скроешь. Подруга матери, прилетевшая в Самарканд из Киева, удивлялась: «Сказала таксисту ваш адрес, а он в ответ – знаю-знаю, там Полина-ханум с дочерью и внуком живет».

После газетной публикации репутация бабушки взлетела до заоблачных высот. Она увеличила количество воспитанников до шести человек и стала брать с каждого по три рубля в день. Таким образом в месяц набегало около четырехсот рублей – весьма неплохие деньги по советским меркам восьмидесятых годов. Но ценнее денег были связи, без которых в Средней Азии и шагу ступить было нельзя. Практически все мало-мальски влиятельные люди города были родственниками бабушкиных учеников или же ее учениками.

– Ничего не понимаю! – порой говорила бабушка своей дочери, матери Костика (ни с кем другим она не откровенничала). – Сарвиноз, дочь директора гостиницы Адылова, в семь лет двух слов связать не могла, не говоря уж о том, чтобы от пяти три отнять, а теперь в сельхозинституте на кафедре агрономии ассистентом работает, кандидатскую недавно защитила…

– Восток – дело тонкое, – отвечала мама, сопровождая эти слова сдержанным вздохом.

Костик с детства радовался тому, что живет на Востоке, а не в России, где в отношениях между людьми нет азиатской сердечности. Там гостю могут не предложить никакого угощения, кроме чая, а то и чаем не напоят. Там соседи могут годами жить бок о бок и не быть знакомыми друг с другом (невозможно поверить, но об этом рассказывала мама, которая никогда не преувеличивала и не выдумывала), а если там спросишь у прохожего дорогу, то он может буркнуть на ходу «не знаю» и пойти дальше. В Самарканде такого случиться не могло. Если сам не можешь подсказать, то найди того, кто сможет, а не проходи мимо человека, который обратился к себе за помощью. Опять же – таких фруктов, как в Самарканде, в России нет и вкусных лепешек там не пекут, едят «фабричный» хлеб.

Костик мог понять все, кроме отсутствия свежеиспеченных лепешек к завтраку. Отщипываешь от нее, горяченькой, кусочек, макаешь в растопленное сливочное масло… М-м-м! Вкуснотища! Забота только одна – не проглотить бы язык! А следующий кусочек – в розетку с медом (пиал и прочей восточной атрибутики, вплоть до ковров на стенах, дома не признавали)… С сюзьмой[1 - Сюзьма (в дословном переводе «сцеженное») – традиционный кисломолочный продукт многих