«Небо ванильное нежно…»

Небо ванильное нежно,

Воздух хрустальный прозрачен —

Шарфик повязан небрежно,

Писк воробьиный отважен.

Солнце льёт чистое благо,

Душу рождая к спасенью.

Ручка со мной и бумага,

День – как призыв к вдохновенью.

Акварельный город

Лица прохожих размазаны губкой

Мокрого снега.

Большой незабудкой

В небе раскрылась вне времени Вега,

Ярким лучом

Отвлекая от бега,

Свет посылала на город из краски, —

Только напрасно! —

В надвинутой каске

Туча держала вокруг оборону.

Кисть, задрожав,

Обронила ворону,

Вывела дерева скрюченный остов —

Чёрный, нагой,

И заснеженный остров

Сказки лесной,

Зеленеющей зябко.

Кляксами хлопья текли  для порядка…

Серым – дорога.

Вопросом – тревога.

Выше – ответы.

Где-то у Бога.

«Всё было неверно, неправильно…»

Всё было неверно, неправильно:

В кровь жаркую сердце изранено,

Горит обессиленно чувствами,

Мозг плавит стальными безумствами.

Спиральная высь ожидания.

Застывшее море признания.

Жизнь в будущем призрачна. Нервная.

Дорога слепая. Неверная.

Ошибочны мысли и действия.

Под пятками – острые лезвия.

Обрывы – под тропкою узкою.

Не мыслю. Не сплю. Только чувствую.

Молчание ватой удушливой

Застелит мне душу услужливо.

Я чувствую: что-то неправильно.

Истерзано сердце, изранено.

Сознание борется с истиной.

Есть выход простой и единственный:

Ошибки принять, хоть не нравятся.

И каяться. Каяться! Каяться…

Стеклянный шар

Стеклянный шар вместил в себя

Огромный мир! Мы в нём веками —

Печалясь, радуясь, скорбя,

Не зная, что над головами

Прозрачный плен небытия:

Не чувствуем всевышней воли,

Наверх не смотрим. Ты да я —

Мы приросли к привычной роли.

А шар трясут. И снега кнут

Порой нахлёстывает щёки.

Мы не читаем – книги лгут

И ошибаются пророки,

Нам говоря о светлых днях,

И о любви, и о спасенье…

Стеклянный мир дрожит в руках —

Но кто-то рухнул на колени,

Он видит свет – поверх стекла,

Куда его душа стремится,

И истина ему видна:

Мы не в тюрьме. Мы просто птицы —

Наш мир комфорта скорлупой

По швам трещит – и распадётся.

И все уйдём. Кто в свет святой.

Кто в дверь другую. Как придётся.

«В кровь колени израня…»

В кровь колени израня,

Я плакать стеснялась в детстве.

Мудрая бабушка Маня

Дала мне совет в наследство:

– Жизнь, стрекоза, не просто

Классики да скакалка!

Шкура должна быть толстой,

Не чувствовать прутья и палку!

Что ты ревёшь, дурёха?

До свадьбы исчезнут шрамы!

Ты смейся, когда тебе плохо! —

И мазала раны бальзамом.

Юность, шутя, окунала

В жизни кипучие воды —

Шкура дубела, крепчала,

Хмельной пропитавшись свободой.

Шкура должна быть.

Шкурой.

Натянутой, туго-звериной.

Серой, с подпалиной сивой.

Прочной. Звенящей. Красивой.

Сто лет по законам века

Живу я спокойно, гладко.

Зверею. От человека

Осталась одна лишь пятка.

«Музыка сердца – ритм барабана…»

Музыка сердца – ритм барабана.

Заперто в клетке. То поздно, то рано

Мы различаем звучание пьесы,

Шёпот мелодии, что повсеместно

С нами: струною натянуто утро,

Отзвуки вальса – в снегу перламутром,

Розовой шалью – шуршанье заката…

Был ты глухим, но услышишь когда-то

Птичьи напевы, воды переливы,

Тихого шёпота странствий мотивы.

Сердце живёт в удивительном ритме!

Пеньем на сердце прольётся молитва —

Вечный оплот, и штурвал, и причал…

Так ты услышишь Того, Кто позвал.

Жизнь в остатке

Что останется нам в этом мире,

Если я перестану писать?

Мир не станет ни уже, ни шире —

Просто письма не станешь читать.

Не изменится жизнь в одночасье,

Если я перестану звонить,

И в эфире московских ненастий

Я не стану неловко шутить.

Жизнь продолжится.

Время не встанет.

И – будильники.

В шесть. Или в пять.

Мысль читаю свою на экране:

С добрым утром!

Прости.

Я опять.

Что останется нам в этом мире?

Целый мир.

И закат.

И рассвет.

Чашка чая.

Шаги по квартире.

Горечь чувства, которого нет.

Что остане