Священная зима 20/21

Мария Михайловна Степанова

В новой книге-поэме Марии Степановой истории ссыльных поэтов, влюбленных цариц и отчаянных путешественников как будто вкладываются друг в друга в декорациях выстуженной, покрытой снегом империи. Вместе с живыми людьми ее населяют призраки, и все они говорят о любви и изгнании.

Мария Степанова

Священная зима 20/21

© Новое издательство, 2021

I

Я выехал в Россию верхом на коне.

Дело было зимою.

Шел снег.

    Приключения барона Мюнхгаузена

А зима такая стоит по дворам:

Как дуб

Как сруб

Как храм

Летучие фракции снежного праха

Пикируют кавалеристами

На повинную голову

На самую ее маковку

Пора в зимнюю спячку:

Как труп разъятый в пустыне лежатый

Как остановите-вагоновожатый

Как положено

Лежать, где уложено

Жил был заяц со своей лисицей

У самого синего моря

Они жили в ветхой землянке

Потом построили домы:

У лисы стала избушка ледяная,

У зайца, говорят, слюдяная,

Из чистых заячьих слезок,

Из грустной слюны капустной

Жили-жили, никого не ели,

На праздники пускали фейерверки.

– Видела сон: стол. А на том столе

Не стоял, но лежал прекрасный человек.

И на нем было надето:

одежда серая, соболем опушенная.

– Матушка, Всемилостивейшая Государыня!

– Марморный мой красавец.

Мой голубчик бесценный и беспримерный.

Право, крупно тебя люблю. Сам смотри.

Тут-то и все уснуло:

И ветер в трубе, и огонь в очаге,

И боль в голове, и в кране вода.

Тут-то и все застыло:

И парикмахерша в халате после смены,

Вытянув ноги, глаза полузакрыв.

И бездомный в остановившемся трамвае,

И светофор, едва зажегший желтый свет,

И в зимнем воздухе дубинки полицейских,

И небо желтое, подпертое столбами пара,

И люди в шубах шапках автозаках,

И люди, находящиеся по месту жительства

С полупрозрачными домашними растениями,

C неговорящими домашними животными,

С вещами теплыми, с напитками холодными

Мы, переложенные снегом для сохранности,

Как папиросною бумагою картинки,

Вдруг стали стоп.

Как вспомню, как собирался на пожизненное —

Тогда первый раз во мне закоченела душа,

Словно знала, чему ей теперь пора учиться, —

И жена плачет, и друзей двое, кто посмелее,

А дочка в отъезде, вернется, а меня нет,

И уже светает, а я полночи жег документы и рукописи,

Ни одежды не взял, ни рабов не выбрал в дорогу.

Как вспомню – и сразу уже на корабле,

Море вокруг, и на палубе тоже море,

Кормчий молится, рев вод, мат матросов,

Хлещет в ноздри волна, а я знай пишу,

Поглядим, кто раньше устанет, буря ли, жалоба.

Как мы оказались в этом шкафу?

(Как я оказалась в этом гробу?)

Кажется, мы не одни в этом шкафу:

Косматые допотопные шкуры,

Смерзшееся, в льдинках, руно,

Шубы с глубокими темными берегами,

Блуждаешь в них (блуждаем в них) как в лесу,

Запах грозный, морозный, дело к закату,

Оспинами на снегу следы.

В стороне чужой и дальней

Гроб качается хрустальный,

Снег валит, горит звезда,

Ходит гроб туда-сюда

Над землей пустого места,

Спит во льду твоя невеста.

Снится Мари Штальбаум,

Что она в глубоком колодце —

В рукаве папашиной шубы:

Тесно, темно, пахнет нафталином,

Шуршит шелковая подкладка,

По стенкам банки и банки

С летним малиновым вареньем,

Белый-белый свет в конце туннеля,

Лесенка круче и круче,

Ступеньки реже и реже.

…Снится Лариной Татьяне,

Что она выбегает навстречу,

А земля давно уже остыла:

По колена в снегу колонны

Барского дедовского дома,

Ни тропинки, замело дорогу,

Замело по крест колокольню.

На кладбище не видать надгробий.

За сугробом, розовым от солнца,

Как ряднина, разбегается равнина.

Не сядем в санки, не поедем

В лес еловый ужинать с медведем.

Снятся Овидию в Томах

Римские белые гуси.

Снится тете Томе Кузнецовой

Наступленье жизни образцовой.

Если у вас в мегаполисе еще помнят обо мне,

ссыльном,

Знай, кто спросит: я умер, едва приговор огласили.

Мертвый живу, хожу, тело донашиваю,

Оно послушное – ссыхается на костях.

Я здесь чужак, варвар, языка не носитель