Курс на Арктур

Полина Луговцова

Полеты в космос были похожи на такую игру: смотришь в ночное небо, потом зажмуриваешься, и кажется, что ты паришь среди звёзд, в невесомости, а твое тело будто рассеялось и стало частью окружающего пространства, звездной пылинкой, летящей в потоке космического ветра к далеким бескрайним галактикам. Кто не играл в детстве в такую игру? Но стоило однажды Мише открыто заявить о своей способности путешествовать в космосе в виде облака, да еще рассказать о грозящем Земле инопланетном вторжении, и он вмиг превратился в посмешище. Перед ним встал серьезный выбор – найти для себя новый мир на далекой чужой планете или пойти на риск и спасти свой. Не отвернется ли он от тех, кто отвернулся от него? Ведь для выполнения плана спасения ему предстоит пройти страшные испытания: погрузиться в палящие лучи Арктура, пересечь границу гравитационного поля черной дыры и отправиться в особенное пространство, где до него еще никто не бывал.

Полина Луговцова

Курс на Арктур

Космический холм

Я хорошо помню день, когда всё изменилось. Эти изменения оказались гораздо страшнее тех, что произошли в моей жизни после появления младшего брата и я думал, что хуже уже быть не может. Но тогда, в одиннадцать, я был ещё слишком наивен. С тех пор прошло два года, и теперь я посмеиваюсь над собой прежним. Хотя сейчас мне совсем не до смеха.

Это началось в парке. Хотя от дремучего леса его отличают лишь растрескавшиеся асфальтированные дорожки, сохранившиеся с давних времен. Да и те едва заметны под многолетним слоем опавшей листвы и сучков: никто никогда их не чистит, но из-за асфальта они не зарастают травой и побегами деревьев. Зато сверху над ними тесно сплелись ветви мохнатых сосен и искореженных кленов, от чего повсюду образовалась разветвленная сеть темных тоннелей, идти сквозь которые бывает жутко даже в ясный солнечный день. Особенно страшно там, где растет много кленов, проникших в сосновый бор из-за близости города. Я стараюсь на них не смотреть. Однажды, лет пять назад (это было ещё в то время, когда отец у меня был настоящий) мне показалось, что среди тёмно-серых корявых стволов притаилось огромное тысячелапое чудовище: замерло и ждёт, когда я подойду поближе, чтобы сцапать. Сморщенная кожа, изрезанная частыми глубокими бороздами, сливалась с кленовой корой, но слегка шевелилась, будто вздымалась от дыхания. Тогда я был ещё мелкий и перепугался так, что родители долго не могли меня успокоить. С тех пор я не смотрю на клёны в этом парке – всё-таки они здесь странные. А в городских дворах клёны выглядят как обычные деревья.

Возможно, все дело было в тенях, отбрасываемых раскачивающимися на ветру сосновыми ветвями. Но, как выяснилось, была и другая причина. После той моей истерики мама отвела меня к окулисту, проверить зрение. Хотя я слышал, что родители спорили насчет психиатра. Папа был категорически против. А мама тогда сказала ему: «Я не переживу, если у него окажутся такие же тараканы в голове, как и у тебя!» Не знаю, обиделся ли папа, но я даже немного рассердился. А потом понял, что мама нервничает: все-таки орал я часа два, не меньше, упрямо доказывая, что точно видел живое чудовище. Папу так жалко было! Ведь только про всяких странных типов говорят, что у них «тараканы в голове».

Вскоре после этого мой папа исчез, и появился другой, которого мне никогда жалко не было. Даже наоборот, всё время хотелось, чтобы он попал в какую-нибудь неприятную передрягу. Не знаю, почему. Новый папа меня не обижал, ни разу не ударил, хотя я, если честно, очень даже напрашивался и как мог, портил ему жизнь. Ах, да! Всё же была одна оплеуха. Но об этом потом.

В общем, окулист выявил у меня серьёзное нарушение зрения. Оказалось, что это – я даже слово выучил – астигматизм. Ну, и в интернете вычитал: значит, у меня форма глазного яблока неправильная, отчего зрение искажается. Мама успокоилась сразу. Потом, тем же вечером, я услышал случайно, как она, рассказывая папе о моем диагнозе, вдруг прошептала тихо: «Пусть уж лучше астигматизм, чем шизофрения». А папа воскликнул громко: «Ну, ты даешь! При чём тут это?» И мне сразу с