Война, в которой я победила

Кимберли Брубэйкер Брэдли

Война Ады. Книги, покоряющие сердца #2

Теперь у Ады есть настоящая любящая семья, и ей, похоже, могут вылечить покалеченную ногу, из-за которой родная мать всегда считала её ничтожеством. Но кто она теперь? Она не дочь, ведь у неё нет матери, она больше не калека и не изгой, она не эвакуированный ребёнок из разбомблённого Лондона, да и вроде не сирота даже, ведь у неё есть опекун… Как найти себя, когда в мире бушует война, люди появляются в жизни и исчезают, а тот, на кого она только-только позволила себе положиться, может тоже её оставить – и на этот раз навсегда? Ещё немало сражений ждёт Аду, пусть она никогда не бывала на фронте. Хватит ли у неё отваги и силы выстоять в этой войне?

Кимберли Брубэйкер Брэдли

Война, в которой я победила

Глава 1

Можно знать наверняка – а всё же не верить до последнего.

– Ада! Тебе надо попить! – зудит над ухом Сьюзан. В руки мне настойчиво пихают кружку с холодным чаем.

– Но я не хочу, – говорю я. – Правда не хочу.

Сьюзан силком сгибает мне пальцы на кружке и приговаривает:

– Понимаю. Но пожалуйста, попей. Больше тебе возможности не дадут. Утром будешь маяться от жажды.

Дело в том, что правая нога у меня была тогда вывернута на сторону. И всегда была вывернута, с самого рождения. Кости и сустав в лодыжке выросли кривыми: тыльной стороной стопа касается земли, а подошва смотрит наверх. Ходить больно адски. Снизу, конечно, наросла костная мозоль, но кожа на ней постоянно лопается, и ссадина кровоточит.

Тот разговор в больнице был почти три года назад, 16 сентября 1940 года. В понедельник. Вот уже чуть больше года Гитлер воевал против почти всего мира. А в мои одиннадцать лет весь мир воевал против меня.

Буквально на следующий день врачи должны были раздробить мне кривые косточки в лодыжке и пересобрать их заново, в надежде получить что-то, хоть отдалённо напоминающее нормальную ногу.

Я поднесла кружку с чаем, отхлебнула через силу. Глотка сомкнулась наглухо. Я поперхнулась чаем, забрызгала постель и поднос.

Сьюзан вздохнула. Вытерла пролитый чай, махнула рукой медсестре, которая ставила маскировку на окна, чтобы та подошла и забрала поднос.

С самого начала войны мы каждый вечер ставили на окна светомаскировку, чтобы немецкие бомбардировщики не могли ориентироваться сверху по огням. Больница, конечно, была не в Лондоне, который что ни ночь, то бомбили, но и мы вполне могли попасть под обстрел. От немцев можно было ждать чего угодно.

– Мэм, вам письмо, – сказала медсестра, махом сгребая поднос, и протянула Сьюзан конверт.

– Прямо в больницу доставили? Странно, – пробормотала Сьюзан и вскрыла конверт. – Это от леди Тортон, – сообщила она, разворачивая листок. – Наверное, послала до того, как получила адрес пансионата. Ада, ты точно не хочешь чего-нибудь перекусить? Может, тостик?

Я покачала головой. Глоток чая, который я таки осилила, и тот взбунтовался в желудке.

– Кажется, меня тошнит.

Сьюзан охнула, оторвалась от письма, выхватила с нижней полки прикроватной тумбочки тазик и подсунула мне под подбородок. В твёрдом намерении сдержать всё в себе, я стиснула зубы.

Рука Сьюзан дрогнула, дрогнул и тазик. Я заглянула ей в лицо – белое, как полотно, глаза как будто больше и темнее.

– Что случилось? Что в письме? – спрашиваю.

– Ничего, – отмахнулась Сьюзан. – Дыши глубже. Вот так. – Убрала тазик, сложила письмо леди Тортон и спрятала в сумочку.

Но что-то случилось. У неё на лице написано.

– Что-то с Коржиком?

– А?

Коржик был соловый пони Сьюзан, я его просто обожала. На то время, пока я лежала в больнице, мы поставили Коржика в конюшню леди Тортон.

– А, да нет, – бормочет Сьюзан. – Точнее, насчёт Коржика леди Тортон ничего не сообщает, но если что, она бы написала.

– Мэгги? – Мэгги была дочь леди Тортон и мой лучший друг на свете.

– С Мэгги полный порядок, – отвечает Сьюзан. А руки ещё подрагивают, и глаза не на месте. – Со всеми полный порядок.

– И с Джейми, – говорю. Уже не спрашиваю, а прямо говорю, потому так оно просто обязано быть. Мы не стали оставлять Джейми, моего братика, в городе, а взяли с собой, и н