Нет большей муки,

как хотеть отмстить

и не мочь отмстить.

Гоголь. Страшная месть

– Когда мне было всего три года,

я уже знала, что такое КАЗА!

Волшебная лампа Аладдина

Бабай-амбар

В отличие от благородных титулованных родов, которых история или молва наградили стройным фамильным древом, мне приходится довольствоваться несколькими разрозненными кустами, чьи корни, однако, уходят в столь темные глубины, что остается только гадать: из какого амбициозного семени разрослось это многообразие этносов, верований и профессий.

Ареал всего лишь пяти поколений охватывает почти всю Евразию. Кто занимался геологической разведкой на крайнем севере России, кто координировал поставки зерна на ее бескрайнем юге, кто гонял басмачей по всей Средней Азии, кто нажился во времена НЭПа и чудом спасся в тридцатых, кто занимался инженерными расчетами для Каракумского канала, кто помогал немецким музыкантам бежать из ГДР, кто всю жизнь изучал каббалу в Лиссабоне.

Я не удивился, когда один конченый энтузиаст историко-архивных раскопок обнаружил среди моих далеких предков – кого бы вы думали? – персидских халдеев. Я прозрачно намекнул архивариусу, что даже самые могущественные маги востока не помогут мне получить израильское гражданство. Намек, увы, понят не был.

Бесспорно, биографическое интервью любого моего родственника могло бы стать хитом современной журналистики. По-настоящему ценные страницы семейного предания писались во времена смутные, в краях диковатых и опасных.

Отец моей двоюродной бабки всю молодость умело лавировал между красными и белыми, выполняя всякие мелкие поручения. Там, где одного безоружного человека было мало, а вооруженного отряда – много, N приходился как нельзя лучше. Посторожить склад, сопроводить дочку комдива до соседнего города, выследить воришку зерна или стащить пару мешков того же зерна. Репутация исполнительного и в меру честного лиходея играла N на руку – работы всегда хватало, а за собственную шкуру он дрожал чуть меньше, чем все остальные.

Окончательное и безоговорочное уважение N заработал внезапно, после выполнения примитивного, казалось бы, задания. Был в одном туркменском селе большой склад, где красноармейцы хранили оружие. Басмачи, пронюхав о таком сокровище, потянулись со всех окрестных поселений. Но – вот странность! – ни одного успешного ограбления эти местные ассасины так и не совершили. Пропадали, не дойдя двух дворов до заветного амбара. Будучи по природе и профессии суеверными, разбойники плюнули на свою затею и пошли дальше на северо-запад, пускать под откос идущие в Кара-Богаз поезда.

Но безопасность и материализм – прежде всего. Прогнав остатки беляков, коммунисты решили разобраться с суеверными слухами, которые ходили, летали и бегали вокруг оружейного склада. Виданное ли дело, жители покидают насиженные места! Из Петрограда четко приказали: укрупнять сельское хозяйство! Что это за самоволочки тут? Но бородачи уперлись: боимся, мол, амбарного бабая. Комиссар возмутился – бабайкой только детей пугать. Дошло бы до показательных расстрелов, да только N здесь вовремя вмешался. Объяснил комиссару, что бабай – это по-местному «дедушка». Стало быть, амбар раньше принадлежал уважаемому роду, вот старики и ворчат.

Всякая инициатива наказуема. Вот N и поручили сторожить склад. Заткнув за пояс топорик и наган, прихватив ломоть солонины и горсть крепкого зеленого чая, позвякивая стальными яйцами так, что местные с уважением смотрели вслед, N двинулся к наблюдательному пункту. Скромную заброшенную мазанку N заприметил еще за неделю до дежурства.

Как и другие окрестные дома, мазанка была покинута хозяевами. Не брошена, а именно покинута: все ее скромное убранство ждало возвращения жильцов из безвременной отлучки. Отсюда были видны двери амбара, запертые на большой ржавый замок. Ключ новоиспеченному часовому не полагался. Гораздо важнее обзора была слышимость. Степная ночь, абсолютно прозрачная для посторонних звуков, выдала бы любого воришку с потрохами, даже опытного басмача.

Ползли часы, долгие и монотонные. Тишина из трепетной помощницы превращалась в навязчивого тур-агента, втюхивающего