Волк в ее голове. Книга III
Андрей Сергеевич Терехов
Волк в ее голове #3
Пути назад нет. Невидимая черта разделила жизнь героев на "до" и "после". Время убывает, шансы найти Веронику Игоревну уменьшаются с каждым часом. Сумеют ли Артур и Диана выбраться из ловушки обстоятельств? Сумеют ли они вообще остаться в живых?
Содержит нецензурную брань.
Андрей Терехов
Волк в ее голове. Книга III
Когда они уходят в тишину,
Туда, откуда точно нет возврата,
Порой хватает нескольких минут
Понять – о, Боже, как мы виноваты!
И фото – чёрно-белое кино.
Усталые глаза – знакомым взглядом.
Они уже простили нас давно
За то, что слишком редко были рядом,
За не звонки, не встречи, не тепло.
Не лица перед нами, просто тени…
А сколько было сказано «не то»,
И не о том, и фразами не теми.
Тугая боль, – вины последний штрих, –
Скребёт, изводит холодом по коже.
За всё, что мы не сделали для них,
Они прощают. Мы себя – не можем…
Владимир Бергер и Елена Кораблева «Пока мы живы…»
Сон первый. Бог поможет
Знаете, в любой подростковой истории найдется сентиментальная сцена-другая прощания с детством. Люди умиляются и проливают по слезинке, ибо каждый когда–то… э-эм, взрослел?.. что–такое переживал? Что-то такое чувствовал?
Короче: прощание с детством. Как говорится, получите и распишитесь.
НЕТ СЕТИ
Сердце неистово колотится, в ушах свистит. Я судорожно поднимаю мобильный, тычу им по сторонам, в паутину, в ветки, но заветная палочка рядом с «TELE2» так и не появляется. В правом углу, над трещиной, пропадает еще один отрезок в пиктограмме аккумулятора.
– Диана! – Я больно спотыкаюсь о корень вековой сосны и срываюсь на крик: – Да остановись ты!
Чудом я заглушаю внутри себя не то «тупая сука», не то «тупая дура» – обе фразы так и вертятся на языке.
Иней на паутинке блестит алым в свете заходящего солнца. Порой она покачивается, когда ветер с гулом и скрипом пробегает по лесу, пробирает до костей. Диана, тяжело дыша, останавливается, опирается на худенькую березку. Смотрит она не на меня, а вперёд, на полузатопленные рельсы среди деревьев. Ноги ее дрожат. Пальцы, которые сжимают сумку Веронику Игоревны, неестественно белы – будто держатся из последних сил.
– Не пойму, где ляс, – говорит Диана сухим, ломким голосом.
– Ты вообще… ты человек?
Она оглядывается по сторонам – сосны, сосны, редкие березы – прикрывает глаза. Гриндера, измазанные в крови отца Николая, облепили соломинки, песок. Лицо бледно, на коже выступили бисеринки пота и плывут тени ветвей, перемешиваясь с отблесками заката.
– Мы же здесь шли? – спрашивает Диана.
– Ему нужна помощь!
– Бог поможет.
Она показывает сама себе направление, переступает ржавые рельсы и хлюпает прочь, проламывая тонкий лёд на лужах. Волна раздражения подкатывает у меня к горлу.
– Ты совсем тупая?
– Он приходил… нам, – устало отвечает Диана, и ветер сносит в сторону ее слова, перемешивает: – После… как мама… приходил… срал…
– Да сколько можно?!
– Сидел на диване… срал в мозги…
– Ты видела это своими глазами?
Диана с плеском падает в воду, словно невидимый враг подсек ей ноги. Я дергаюсь помочь, но потом останавливаю себя и со скрытым злорадством наблюдаю, как она барахтается в подтопе.