Назад к книге «Самолетнутые» [Андрей Сергеевич Терехов]

Самолетнутые

Андрей Сергеевич Терехов

Вот идешь ты домой с работы, веселый такой, с кофейком, с икающей без интернета музыкой… а на скамейке – Женя. Женечка. Евгения, мать ее, Павловна.

Андрей Терехов

Самолетнутые

– Уважаемые пассажиры, – раздался голос из репродукторов, – занимайте обе стороны эскалатора!

Никто, конечно, не послушался. Люди, уставшие после работы, сомнамбулично копились у касс, у турникетов, выстраивались на эскалаторе в один нескончаемый ряд и, если и хотели что-то занять, то сидячее место в вагоне или очередь за наследством. В этой зомбической реке топтался парень лет двадцати с лишком. Правую его руку покрывали татуировки; голову – модный пучок. Был он среднего роста, бородат, крепковат. Без маски, но в наушниках. Звали молодого человека Эдуард – по документам; по-дружески – «Эд». Родители величали его «Эдуард Петрович», бабушка – «Эдик» или «Эдичка».

Вы можете называть его так, как вам вздумается, он все равно не узнает.

Эд хрустнул шеей, глотнул кофе из стаканчика, глянул в икающий отдельными нотами телефон.

Сети не было, нормального звука в ушах – тоже.

Эдуарду всегда казалось чудесным, что двадцать первый век подарил человечеству музыку, которая не фурычила из-за плохого покрытия – за какие-то семьдесят рублей в месяц. В этом вообще пряталась особая мистика «Смоленской»: сигнал ловился на самой станции, ловился у касс, но на эскалаторе пропадал начисто. Глушили тут кого?

Эд нетерпеливо постучал ботинком по ступеньке и не выдержал тишины в ушах – пошёл вниз пешком, бросая налево и направо «Извинитепростите» и «Можнопройти».

– Спортсмен, что ли? – крикнул кто-то вслед.

Эд балансировал со стаканчиком кофе и ничего остроумного не придумал. Ступеньки не кончались, колени – особенно правое, убитое падением на катке – быстро устали на спуске. Ноги задрожали.

Наконец эскалатор завернул лентой Мебиуса вниз и выкинул Эда на черно-мраморный пол. Он поправил ремень черезплечной сумки, миновал первую арку. Приехавший поезд погнал по перрону сквозняки, и в обычной резиново-смазочной вони метро Эд уловил знакомый запах.

Же… Женя?..

Девушка читала на мраморной скамейке, под массивом из золотых канделябров. Причёска у Жени была новая, короткая, в стиле голливудских феминисток; пиджак и татуировка на руке – старые. На коленях, обнятых юбкой-шотландкой, приземлился бумажный самолет.

Сердце бешено застучало у Эда в груди, ладони вспотели.

– Какие люди в Голливуде!

Поначалу Женя, казалось, не расслышала его в шуме отъезжавшего поезда, но затем голова ее поднялась, зелёные глаза моргнули, сфокусировались.

– При… вет, – пробормотала она удивленно.

Эд после секундных колебаний бухнулся рядом на скамейку и поинтересовался:

– И как тебя сюда занесло?

– В смысле? – спросила Женя и спустила маску на подбородок. – А… в смысле?!