1

Ключ тихо хрустнул в замке. Толкнув плечом входную дверь, Стас Корнеев проскользнул в прихожую. Он бросил за тумбочку узкую, точно папка, темно-синюю сумку, – хватит на сегодня договоров, заявок, отчетов, возвратных накладных, рекламных буклетов. Он снял остроносые дырчатые туфли и вкрадчиво, на цыпочках – к двери комнаты. В овале зеркала, что сонно тлело над тумбочкой, мелькнул худой высокий парень с вытянутым лицом, прищурился и улыбнулся лукаво, как заговорщик. Из комнаты сквозь неплотно прикрытую дверь выплескивался в коридор неразборчивый, тихо звенящий голос. С кем-то шепчется по телефону. Стас осторожно приоткрыл дверь. Катя в темно-вишневом шелковом халатике, положив ногу на ногу и покачивая розовым тапочкам с белым помпоном, сидела на диване и, глядя в окно, на котором лениво шевелился тюль, смущенно улыбалась, прижав телефон к уху.

– Не знаю, – она вздохнула.

Стас подкрался ближе к дивану, как вдруг под ногой предательски-громко скрипнул паркетный настил. Катя, испуганно обернувшись, вскочила с дивана.

– Господи, ты меня напугал! Напугал! – воскликнула она, поспешно положив телефон на журнальный столик. – Не смей так больше. Слышишь? У меня сердце чуть…

– Извини, – он порывисто обнял ее и зарылся лицом в светло-золотую волну жестких, как будто кукольных волос. По ее рукам, ключицам, плечам лилось лунное молоко. Как ни старалась она загореть, но кожа оставалась пепельно-белой. Она с грустью называла себя бледной поганкой, а он успокаивал ее, говорил, что это гораздо лучше, чем пережаренная в гриле курица. – От тебя вкусно пахнет…

– Я только что вымыла волосы, – недовольно поморщившись, она попыталась высвободиться из рук Стаса

– Можешь меня поздравить, – он еще крепче обнял ее, голос его задрожал, заклокотал от радости, которая распирала его изнутри.

– С чем это еще? – с глухим раздражением спросила она.

– Через месяц меня повысят! Я буду супером! – воскликнул он, схватил Катю за руку, а другой рукой порывисто обхватил за талию и по комнате – стремительным вальсом, которому, как и другим бальным танцам, было отдано без малого десять лет.

– Да поздравляю я, поздравляю, – с досадой сказала она. – Ну не надо пусти. Пусти же…

– Ладно, ладно… – Стас растерянно остановился, и Катя отпрянула от него.

– Ты вроде и не рада вовсе, – проскрипел Стас, нахмурился, лицо его посерело, опрокинулось в пыль. Стас упал на диван, схватил черный клюв ящика. Моргнул экран. Корнеев устало зевнул.

Скрестив руки на груди, Катя замерла у окна, глядя, как по серому полотну асфальта, ломко отражаясь в зеркальных окнах спортивного комплекса, мчится на велосипеде девочка, вцепившись руками в руль и быстро-быстро крутя педали, – мелькали белые носочки. Разогнавшись, девочка положила ноги на рога велосипеда. А следом, слегка наклонившись вперед, летело на роликах короткое, трепещущее платьице, разведя в стороны руки-крылья. Когда девочки исчезли за копьевидным тополем, Катя вздохнула, какая все-таки тягомотина, эта взрослая жизнь, и обернулась. Стас угрюмо щелкал пультом телевизора. Катя, поджав ноги, подсела к Стасу, прижалась к нему, потерлась щекой о его острое, худое плечо.

– Я действительно рада за тебя. Очень, очень рада, – она виновато заглянула ему в лицо.

– Да, да, конечно, – Стас криво усмехнулся и опять щелкнул черным клювом. «Почувствуй нашу Пэрис Хилтон», – придурковато осклабилась девушка с фарфоровым лицом.

– Может быть, мы тогда с тобой… – Катя запнулась.

– Ты о чем? – он замер, бросил на нее недоуменный взгляд.

– Распишемся, – она робко прильнула к нему.

Он хмыкнул.

– Ты же сама хотела, чтобы я встал на ноги. А потом все остальное… Ведь месяц ничего не решит. Ведь так? – он пристально посмотрел на нее.

– Да, да, конечно, ничего не решит, – разочаровано и торопливо заверила она и покосилась на телефон, черной прямоугольной лужицей растекшийся в углу журнального столика. Вдруг она прижалась к Стасу, порывисто обняла его. – Тогда давай в ночной клуб махнем. Мы так давно с тобой не танцевали!

– Сегодня день еще тот. Двадцать пять точек, а потом еще собранием нахлобучили. Я – как выжитый лимон, – Стас зевнул