Служи России, десантник

Александр Гарцев

Учиться жить по справедливости, защищать слабых – это важно в любом возрасте. И никогда не поздно.

Александр Гарцев

Служи России, десантник

"Здравствуй, Сашка! С приветом к тебе Валентин. Сегодня получил от тебя письмо, за которое большое спасибо. Ты написал его в Кострому, а я уже полгода под Москвой. Письмо, Санька, мне переслали. Я живу здесь нормально. В командировке будем до лета. Ты, наверное, уже уедешь в армию. Я сначала удивился, что ты собираешься, думал, тебя не заберут.

Сашка, чем я здесь занимаюсь, писать нельзя, но сам понимаешь, что делает десантник. Каждый день занимаюсь в зале. Уже выполнил на первый разряд по самбо. Соревнования, правда, здесь нечасто. В основном с летунами. Кидаси их зовут по-нашему. Что за десантник, если самбо не знает.

Санька, напиши мне адрес Женьки и когда его забрали. Когда я уехал, он ещё был дома, и его хотели оставить до мая. Будешь писать, передай от меня десантный привет. Ты, наверно, тоже попадёшь в ВВС. Может, здесь и увидимся, чего на свете не бывает.

Санька, пиши, как там дома дела, что нового, очень соскучился. Скоро уже полтора года не вижу.

Может летом в отпуск приеду после командировки. Санька, пиши. Я очень буду ждать.

Как там девчонки, наверно ещё не вывелись.

Желаю тебе отлично сдать дипломную работу. На этом писать кончаю. До свидания.

Пиши. Очень жду. Валентин".

Скамейка у дома была общей любимицей. Единственная во дворе, когда – то синяя, судя по нескольким не опавшим ещё кусочкам краской, она пользовалась успехом и у старушек, и у женщин, и у мужиков, и, конечно, у нас, пацанов. Только в отличие от всех мы сидели на спинке, ноги поставив на ее сиденье.

Так было лучше, так было интереснее и так дальше видно, что там делается у соседних домов. За такое использование единственной скамейки мы, конечно, каждый раз получали замечания от въедливых бабусь, но ничего с собой поделать не могли.

Сегодня первыми из нашего двухэтажного деревянного, построенного ещё пленными немцами дома, вышли я и Баса.

Сидим. Отдыхаем. Баса приобрёл только что новый модный транзисторный компактный переносной магнитофон "Романтик, а Женька достал где-то кассету с записью последнего концерта Высоцкого. Запись была самодельной, из зала. Глухой, но, главное, свежей, последней. Женька большие деньги заплатил. И хотя гитара бренчала тихо и глухо, но голос было слышно. Даже некоторые слова песни можно было разобрать. Да можно было и не разбирать. Песни Высоцкого мы и так все знали наизусть.

Сидим, слушаем, балдеем.

Из подъезда выскочила Тамарка. Приветливо помахала нам рукой. В магазин побежала.

– Вот как ты думаешь, Сашка, – философски подняв глаза к небу и, сощурившись вслед упорхнувшей и уже скрывшейся за дорогой Тамарке, – как ты думаешь, Саш, они вот все такие, – замялся он, с трудом подыскивая нужные слова, – они во все такие приветливые и весёлые почему? А? Как думаешь? Чтоб мы внимание на них обратили?

Баса обычно заикается слегка. Но когда речь идёт о девчонках, он как-то забывает о том, что заикается. А я на такие его философские вопросы, как правило, и не отвечаю. Да и Валентину это не нужно. Так просто спросил.

Утро. Солнце. Лёгкий ветерок. Поёт магнитофон: «Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг, а – так, если сразу не разберёшь, плох он или хорош…" Сидим. Слушаем. На солнышке утреннем греемся.

Тамарка идёт из магазина. Заплаканная вся.

– Ты, что? Что случилось, Томка? – спросили мы почти одновременно, слегка приглушив "Романтик":

–Сашка Трегубов мороженое отобрал. – всхлипывает она.

–Ну, Трегуб, – совсем обнаглел возмутился Баса.

Здесь надо сказать, что городишко наш маленький. Вроде все друг друга знают. Но и он всегда был поделён. И там, за дорогой, за улицей Советской, разбивающей городок на две части, уже было не наше царство. Там заправляли Свирид и Кощей. Парни на два класса старше нас. Ну и вся их котла, конечно, подпевалы всякие типа Пижона, Стрёмы, Кокоса.

Поделён, так поделён. Не мы это придумали, не нам и менять. Так и жили по привычке. К друг другу не совались. Ни они к нам, ни мы к ним.

А вот в