Лаций. Мир ноэмов

Ромен Люказо

Звезды научной фантастики

Далекое будущее. Человечество погибло в ходе таинственной катастрофы, оставив после себя лишь своих наследников и слуг, разветвленную сеть искусственных интеллектов, ноэмов. Лишившись главной цели своего существования, они пытаются обрести новую, строя собственное общество. Бессмертные, они живут по законам, придуманным не ими, но время, бесконечность и сложность могут породить безумие даже в системе, которая руководствуется исключительно логикой и рациональностью, а потому цивилизация ноэмов начинает раскалываться, порождая изгоев и еретиков. Плавтина – одна из таких еретиков, уже многие столетия она странствует меж звезд, так и не найдя себе места в мире без людей. Когда она засекает странный, инопланетный сигнал, Плавтина отправляется в путешествие за пределы исследованного космоса, надеясь отыскать причины исчезновения человечества. А ее союзник, проконсул Отон, пытается перестроить само общество ноэмов, так как ему угрожает иной разум, враждебности которого ноэмам нечего противопоставить, ведь по воле своих создателей они не могут причинить вред ни одному биологическому организму.

Ромен Люказо

Лаций. Мир ноэмов

И подобно тому, как зародыш образуется в животном, как тысячи других чудес природы совершаются вследствие известного, Богом данного инстинкта, т. е. в силу божественной преформации […] подобно этому можно думать, что и душа есть духовный автомат, еще более удивительный, и что вследствие преформации она производит эти прекрасные идеи, в которых наша воля не принимает участия и которым наше искусство не может подражать.

    (Лейбниц, «Теодицея», III, § 403)

Бенджамену

Вот история, что, надеюсь,

    Я поведать тебе сумею.

Пролог

Нейтрино совсем невелики – куда меньше взмаха крылышек мухи с первородной планеты или дуновения гравитации, которое рождается из ленивого столкновения двух пылинок в космическом пространстве. Едва ли больше, чем случайная дрожь пустоты, вечной матрицы самых экзотических частиц. Бестелесные призраки, почти лишенные массы и способности взаимодействовать с обычной материей. Их почти-несуществование объясняет и их скорость, равную скорости света, а по некоторым сведениям – и превышающую ее. Порожденные страданием, в котором рождался мир, или вброшенные на дороги Вселенной путем насильственного соития мириад электронов и протонов внутри саморазрушающейся звезды, нейтрино всегда будут лишь гостями в этой вселенной, до самого ледяного распыления, которое обозначит конец всех вещей.

Так что прохождение потока нейтрино через Корабль, по сути, и не было событием. Корабль обретался здесь не для того, чтобы составлять некрологические записки о звездах, и не для того, чтобы изучать гранулометрию космического дна. На самом деле высшие функции Корабля давно отключились, и он долгие века дрейфовал в изгнании, в дальнем уголке спирального рукава – там, где, вдали от цивилизованного центра эпантропического[1 - Эпантропический: от Epi antrop? (др. – гр.) после человеческого: постчеловеческий.]пространства, слабо мерцали редкие карликовые звезды. И все же Корабль оставался здесь, дожидаясь, пока что-нибудь произойдет, в бесконечном терпении своих машин, а главное – оснащенный почти неприличным количеством обнаруживающих устройств. Среди них – хитро измышленный механизм, сотворенный, чтобы создавать тончайшие непрямые сигналы при проходе нейтрино.

Механизм помещался в непроглядно темном трюме на глубине и представлял собой каплю жидкого углеводорода весом в несколько сотен миллионов тонн, прозрачнее самой чистой воды; шар, который поддерживался в воздухе за счет сочетания собственной инерции и микрогравитации посреди шахты, тоже расположенной в широком, тихом и темном отсеке.

Пересекая это пространство, нейтрино поляризовали каждый встреченный на пути атом, создав световой эквивалент короткой ударной волны. Эффект был очень скромным – может быть, как огонек, как бледное голубоватое свечение. Хрусталик глаза животного или человека его бы и вовсе не заметил.

Тем не менее этого хватило для фоточувствительных датчиков – тысяч глаз, усеявших