[кода]

И дождь мелодию ломает,

Дворовый пёс луну гоняет,

Я тенью продолжаю город,

Застывший каплей на стекле.

И тихо плачется трубою

Трущобный джаз, и нам с тобою

Сочится влагою за ворот,

Обкрадывая тем в тепле.

Перебираю чьи-то лица

В уме, чтобы опять родиться

Когда-нибудь на этом свете

Среди спешащих толп чумных.

А кто надеется на чудо,

Тому – зима, подъезд, посуда.

И незабвенный сон о лете.

И лет с избытком, не пустых.

[про старую булку, быструю речку и свечку]

И недосказанное слово

В окне пейзажем дряхлым мечется

За бортом поезда пустого,

В оврагах пыльного отечества,

Где, преломив хлеба вчерашние

На берегу великой музыки,

Грустили две души нестрашные

Глазами поднебесно-тусклыми.

Где та метла мела посадская

От позолоченного купола,

И плакалась, всегда затаскана,

Жизни непрошеная муза.

Мне виделись два вечных полюса,

Между собой недостижимые:

Источник космоса и полиса,

Застывшие и недвижимые.

И между ними, как по проволоке,

Шли дети тихо, неприкаянно.

И неподвижны были только те,

Кто жизнь _свою_ прожил нечаянно.

[discourses]

Северный ветер кварталов окраинных

Раны бередит Иуды и Каина,

Следы заметает дряхлеющих варваров

Прежде воды Великого паводка.

Прежде реки банальной бессмыслицы.

Прежде рожденья, причастия, виселицы

Мы себе сами стали пустынями

Под небесами пронзительно-синими.

Под небесами избыточно-влажными

Прежде казались себе сами важными.

Пусто в раю отживающей вечности.

Все сорок лет – не предел для беспечности.

Шелковый путь от разума к сердцу

Рефреном, покуда вселенные вертятся

Там, в пустоте, обмирая от холода.

Неисчислимы. Безмолвные, голые.

[lullaby of birdland]

Из песен Эллы Фицджеральд

Приходит время колыбельных

Для птиц, пока чудит февраль.

Как заплутавший неврастеник,

По снега чистому листу

Иду, врастая сквозь асфальты

В свою случайную судьбу,

В её мозаику и смальту.

Преодоление вещей:

Трамвай рисует формы круга.

И пусть не стали мы мудрей

С годами, но нашли друг друга

В снегах, в безмерности, в дожде,

В оттенках всех вселенной пыли.

И всё, что птицы пели те,

Мы не забыли.

[день первый]

А время продолжает бег

От школьной парты,

И человек грызёт свой хлеб

В азарте марта.

Снега, побрезговав теплом,

С весной в запале

Сплошным укутали ковром

Земли подвалы.

Но утром из кирпичных труб

В городе старом

Дует беспечный медный звук

Похмельем шалым.

То ветер, шапку заломив,

Несёт галопом.

И ясный ангельский мотив

Боготворит всех скопом.

Мой пыльный и уютный джаз,

Презрев фатальность,

Выводит солнце в этот час

В свою модальность.

И высоко в ветвях берёз

В глуши района

Тоскуют птицы невсерьёз

С купелей звоном.

[над пропастью во ржи]

Шелест кизилового куста.

Моя голова пуста.

Дитя хранит ключи от рая,

С последней ступени на меня взирая

Лестницы, ведущей на небеса.

В кабаке красавицы поют,

Создавая телу потеху, приют.

Мы бродим по улицам не узнавая

Ни зданий, ни адресов – повсюду чужая

Земля, а над ней – старый плут.

Выходишь вот так в пустой коридор

Ночью однажды, сед, жалок и гол.

Шаришь в потёмках в поисках света,

Сторони?шься зеркал, конечно, и это,

Стало привычкой с недавних пор.

А где-то над пропастью резво душа

Носится, жизнью напиться спеша.

И кто-то отсчитывает этажи,

Хрипя: если можешь дышать – дыши,

Каждой новой ступени транжиря свой шаг.

И уже там, на самом верху,

Застынете оба, как есть, на бегу,

Грезя бессмертьем, забвением, пылью.

В лето господнее, ставшее былью.

И временем смолотое в труху.

[Нормандия зимой]

Старик вычесывает вшей,

Вдали маячит Сен-Мишель,

И время гонит нас взашей

С площадки детской.

Край севера бредит зимой,

Укрыт снегами перегной,

И даже тихий голос мой

Стал на морозе резким.

Теряет зренье горизонт

Ввиду отсутствия высот.

Равнин избыток длится от…

От наблюдателя до бездны.

И тот, кто ходит по воде,

Пусть с сед