Напевный альбом «Winter in Morristown» не затягивает. Распухшая от флюса щека выглядит паршиво. О боли и не говорю, терпеть ее мужчине положено. Домашнюю вязальщицу я не уболтал, взгляды на любовь у нее средневековые, зайца бы за хвост и в кастрюлю, но жалко мне зайца. Скажи мне первое слово, пришедшее тебе на ум.

Рефрижератор.

Грузы портятся, волосяной покров гуляет. На коленях корзина цветов. Трясусь в транспорте, высматривая кладбище.

Хороним вселенское зло. Ликуем сытно накормленными детдомовцами. Уймись, безумие! Не позволю я тебе, дьявол, выполнить твой план. Даю тебе отпор, и в углах ни шороха. Рот могу открыть шире. Ведомственная поликлиника работает по расписанию, но я вычеркнут. Из органов уволен. Вспоминайте меня, заглядывайте в мои темные окна!

Снимите с зайца наручники. У схваченного на корпоративе актера костюм заберите, а его отпустите.

Идем по головам. Подходим к Эльбрусу. С моим характером карьеру не выстроить, даже плана строительства не было.

Тупиковый вариант российского следователя, шутливо прозванного «Магистром». Будем знакомы. Набьемся, чтобы согреться в просторную куртку скопытившегося от адского допинга баскетболиста Сергея Дидявина.

Обнюхиваем труп. Начинаем расследование.

Дидявин ежедневно менял трусы. Счастливо жил с вреднейшей владимирской сучкой.

О частой смене белья выбили непосредственно из нее. Прижали, и кое-что она выболтала.

Махров!

Зовут не меня. Стакан я разбил, огнедышащий прокурор выплачивать меня не заставит, почему обязательно с похмелья руки тряслись?

Сорвавшаяся в пропасть Русь. Порядочность здесь не ценится. Взираю на памятную фотографию. Меня приобнял развеселившийся Константин, а я еле стою.

Отпускные не пропиты. Дагестанец пырнул кинжалом взбалмошного мороженщика. От безнаказанности распустились, не ножи – кинжалы с собой таскают.

Звонок будильника не поднял. Без башки не выжить, но сейчас она враг. Параметры счастья заданы. Зуб отпустил, заявление об уходе не подписали, свет плавающих в сумраке фар стук сердца, отмечаю, ускорил.

На работу пешком.

Прошел двадцать девять домов, считать надоело. Автобус не пропустил. Увидев, я бы замахал, побежал к остановке, имел бы оружие – стрелял по колесам.

Выдайте мне автомат.

Уходи, не донимай, попробуй для разнообразия раскрыть какое-нибудь дело.

Я не бездействовал. Собрал разбросанные шашки, вырезал из кефирного пакета кормушку для птиц, мое авторство никому не оспорить.

Кормушка пока не висит. Вместе с Машенькой «Каин» мы отправимся в парк, и я торжественно повешу на липу.

Ущипнула за мешок с яйцами. Провела по груди туфелькой с острейшим каблуком. Мы забавлялись, ничто иное, я же участвовал. Альтернатива – одинокое пьянство. Ту-ру-ду-тубу. Сигнал электронного горниста. Музыку ты накачала мне неправильную, напевы брутального акына, кажется, стерла.

Вывалился нацпроект. Аграрный вопрос для России немаловажен. Миллиардные кражи нас не касаются, у нас в обороте укравшая пакет молока пенсионерка Батянская: ее заметили на оппозиционном митинге, и к пакету вы утащенную с молокозавода цистерну пришейте.

Старушка сморщенная. На плечах вряд ли унесла. Реализм, да, непринципиален. За бумагой меня не пошлют. Есть моложе, младшие по звание есть, есть женщины. Доносящиеся с Запада раскаты равноправия их скоро совсем испортят.

Для принтера у меня ни листа. Селедка, я усвоил, не для поцелуев. С Калуновой только выпил, черным хлебом ее волос смахнул. Не подмигивайте, ботинки на мне не от разных пар, правой я от краски отмою и он как левый.

Мелированный ребенок.

Говорит, что мелировался сам.

Отвлеченная коридорная болтовня. Прохожу сквозь нее, сознание заблокировав. Мне бы постучаться к начальнику. Заикнуться о моей агентурной группе. Повадившаяся ломаться колымага мобильность перемещений ей не обеспечивает, из служебного автопарка вам бы отошедшим от криминала ребятам табуретку с радиатором выделить.

Обезьяны, сцепившиеся за банан. Пляжное полотенце с веселым рисунком. Ехать на юг рановато.

Натертого мною сыра не обнаружил. Не в окно же я его тер, задумчивость надо мной довлела, но руки я обычно контролирую.

Собирател