Мышастый конь Лютый
Ольга Николаевна Савкина
История дружбы радиста и коня мышастой масти по кличке Лютый во время Великой Отечественной войны.
Ольга Савкина
Мышастый конь Лютый
В ночь, когда ударили первые осенние заморозки, брата вывели из конюшни и больше его Грифель не видел. Артист был вожаком в их табуне, теперь лошади стояли растеряны и подавлены. Грифель волновался, тревожно ржал и бил копытами в заднюю стенку стойла, но Артист не отзывался, лишь его запах ещё беспокоил оставшихся лошадей.
Вдалеке по ночам гремело и ползло что-то большое и страшное, месило и чавкало грязью. Советские войска отбивали Польшу. Шёл октябрь 1944 года.
* * *
179-й гвардейский артиллерийско-минометный полк дислоцировался в Родниках. Полторы тысячи голов, людских и лошадиных, перемещались по селу, казалось бы, хаотично, но была в их суете непонятная мирным жителям закономерность. Впрочем, никаких мирных жителей в Родниках давно уже не было, одни лишь измотанные войной бабы, старики и дети. Полковой штаб разместили в помещичьем доме. Радиотелеграфисты заняли дальнюю комнату: лейтенант, два сержанта, двое рядовых. Станции у кавалерии были маломощные, и с начала войны донесения всё больше доверяли связным на лучших лошадях. А то и вовсе как придётся, на своих двоих.
Гавриил Демьянович Савкин вышел из штаба в половину десятого и пошагал размеренно за село и дальше пролеском на северо-восток. В пятнадцати верстах от Родников, в поместье Суфчине была большая конюшня. Если после немецкой бомбёжки в июле лошади не разбежались, то у Савкина был шанс обзавестись конём – уже два месяца он был пешим.
– Дядя Гаврила! – тонкий голос окликнул уже прилично отошедшего от села Савкина. Тот встал, развернулся всем корпусом. Навстречу, прижимая локтем трёхлинейку, бежал Петька Радимов.
– Чего шумишь?
– Дядя Гаврила, ты в Суфчин? Пошли вместе, меня отправили фураж искать.
– Пойдём, только тихо. Мало где недобитки остались.
Пошли. Гавриле было тридцать пять, но рядом с юным Петькой он казался почти стариком. Больше всего Савкин хотел домой. Он ужасно устал от войны, но её не прятался. В Сибири осталась жена Анисья и четверо детей. До войны Савкин работал в колхозе счетоводом, на фронт ушёл одним из первых, попал под Москву на курсы радистов и оттуда – в 179-й миномётный. Так всю войну с одним полком и прошагал. Теперь, на польской земле, было понятно, что хвост фашистской гадине прижмут. Но сколько это займёт, год или два, Савкин не знал. Усталость сменялась отчаянием, тот гневом и так по кругу. Война всё никак не кончалась, своя земля под ногами сменилась чужой, и нужно было просто вытерпеть, как терпят бабы в схватках.
Петька шагал вприпрыжку, как все молодые, у которых от избытка энергии внутри разжималась пружина. Ни фашистов, ни чёрта, ни смерти Петька не боялся, хотя насмотрелся на первых, второго и третью за два года уже вдоволь. Он прибился к полку голодной весной сорок второго. Над сиротой сжалились, поставили на довольствие и записали в помощь интенданту. Однако война есть война, со временем дали и винтовку. Так шестнадцатилетний Петька Радимов оказался в Польше и смешно, в подскок, шагал рядом с молчаливым Гаврилом.
– Дядь Гаврила, а ты какую лошадь хочешь? – молчание Петьке давалось с трудом.
– Какая будет, – Савкин шёл размеренно, экономя силы.
– А вот если бы тебе сказали, выбирай, Гаврил Демьяныч, любую, ты б какую взял?
– А какие есть?
– Ну там, красивую или быструю? Или, можа, выносливую?
– Я бы, Петька, правую взял.
Петька недоумённо остановился и посмотрел в спину идущего Савкина.
– Дядь Гаврила, а правую – это какую? – Побежал опять вприпрыжку за радистом.
– Отстань, Пётр, ты придумал, тебе и решать, кто у тебя там справа привязан, – Савкин усмехнулся.
Осенний лес резал глаза красками. Докуда хватало взгляда раскинулись холмы с зелёной травой, которые пересекали там и сям лесочки красные, жёлтые, тёмно-зелёные и бурые. Над всей этой красотой висело свинцовое небо и светило нежаркое осеннее солнце. Родом из-под Могилёва, Савкин привык и к жирной земле, и к позднему теплу, как здесь. Но сейчас в Сибири, он знал, уже