Клинки и крылья

Юлия Пушкарева

История мира, разрываемого войнами и противоречиями, – и разрываемой ими души. Альен Тоури, талантливый волшебник, теряет своего друга и наставника и посвящает жизнь тому, чтобы вернуть его из мира мёртвых, – но не слишком ли высокой будет цена?.. Путь Альена близится к концу – как и те пути, на которые повлияли его поступки. Близится к концу и первый виток Великой войны – северная королева Хелт готова к решающему шагу. Но не стоит ли на кону нечто большее, чем судьба людских королевств? Только за океаном – среди крови, крыльев и призраков прошлого – Альен найдёт ответы на свои вопросы и узнает о жертвах, которые должны быть принесены. Третья часть цикла "Хроники Обетованного", финал трилогии об Альене Тоури.

Юлия Пушкарева

Клинки и крылья

НО ПОМНИМ МЫ…

Рассудок, умная игра твоя –

Струенье невещественного света,

Легчайших эльфов пляска, – и на это

Мы променяли тяжесть бытия.

Осмыслен, высветлен весь мир в уме,

Всем правит мера, всюду строй царит,

И только в глубине подспудной спит

Тоска по крови, по судьбе, по тьме.

Как в пустоте кружащаяся твердь,

Наш дух к игре высокой устремлён.

Но помним мы насущности закон:

Зачатье и рожденье, боль и смерть.

Герман Гессе (из романа «Игра в бисер»).

Перевод С. Аверинцева

ПРОЛОГ

Старые горы, Гха’а (город агхов)

Ночью Кетхе, дочери Кольдара из клана Белой горы, снова приснился Бадвагур. Она не очень удивилась, потому что в последнее время это случалось всё чаще. Кетха даже не запомнила, что именно там, во сне, происходило: нечто запутанное, радостное и тревожное. Сеть из дорог в снегах, знакомый перевал, тёмное горло пещеры, где они с Бадвагуром виделись тайком от её родителей и брата, вождя клана… И, конечно же, камни. Их цвета проступали на сколотых гранях грубо и медлительно, но потом умелые пальцы резчика придавали им более миролюбивый, осмысленный вид.

Просыпаться ей не хотелось.

Кетха встала раньше всех и, одевшись, тихонько толкнула дверь. В общей части дома было темно и пусто. Из спальни Тингора доносился раскатистый храп, за дверью родителей застыла тишина. Ноги Кетхи – маленькие и быстрые, как у истинной агхи, – ступали мягко и не создавали шума, но всё равно каждый выдох казался ей оглушительно громким. Что будет, если кто-нибудь проснётся и выглянет?..

Она вздохнула, пряча под накидку растрёпанные со сна волосы. Стянула ремешки ботинок из козьей кожи, одёрнула платье, мельком – по привычке – заглянула в зеркальце: если честно – так себе, круглощёкое и заспанное лицо… Бадвагур, пожалуй, никогда не видел её такой; и слава духам гор. Если они всё-таки поженятся («Не если, а когда», – сердито исправила себя Кетха: ведь она (сердце тут всё ещё пропускало удар) – его наречённая невеста), то, может быть, увидит. А может, и нет: мать учила Кетху, что хорошая жена должна оставаться самой красивой агхой для своего мужа… Или хотя бы пытаться – если уж вместо алмазного сияния ей досталась тусклая миловидность берилла.

Кетха наскоро собралась; от волнения лицо стянуло неосознанной улыбкой. Проснётся ли брат? Вряд ли. Вчера Тингор опять допоздна засиделся с делами, добивая и без того подслеповатые глаза над громадной пергаментной книгой, куда вносились записи о судебных разбирательствах в Гха’а. Как и всякая агха, Кетха не умела читать, так что ряды жирных (а на первых страницах – старых и выцветших), угловатых рун оставались для неё почтенной тайной. Отец с гордостью (он вообще гордился Тингором так, что это иногда смущало посторонних) рассказывал Кетхе, что именно её брат, его крутоплечий сын, теперь отвечает за закон Семерых в Городе-под-горами. Полагалось радоваться и удивляться каждый раз так, будто слышишь впервые: отец давно начал повторяться и забывать, о чём уже говорил. Мать шикала на Кетху, если в нужных местах речи она не улыбалась.

В последнее время Тингору, кажется, вообще всё больше доверяли среди Семерых – вождей кланов Гха’а, совет которых испокон веков решал все внутренние дела. Кумушки с их яруса, собираясь вечерами вокруг пещерного источника, шептались о том, что старый Далавар начинает сдавать. Тингор – молодо