ОТ РАССВЕТА ДО РАССВЕТА

Молодость – прекрасная пора человечества. Кажется, что самое интересное свершается именно в этот период жизни, и только позже начинаешь понимать, что у жизни нет самого интересного и самого лучшего времени, каждый момент интересен, важен и является единственным.

С возрастом начинаешь понимать, как много было упущено раньше, но понимаешь это, имея за плечами годы жизни.

Размышляя об упущенных возможностях, я задаю себе вопрос: «А что я знаю о своих предках? Что знаю о тех благодаря кому сегодня есть я?». Хорошо, что сейчас задумался над этими вопросами, хотя и спросить-то уже не у кого. Спасибо отцу, Виктору Дмитриевичу Чертовских, что он тоже в какой-то момент задал себе эти вопросы, и у него была ещё возможность встретиться с теми, кто мог рассказать о прошлом. И спасибо отцу за оставленные записи.

Рассказы, которые будут ниже, я написал о моём деде, Дмитрии Сергеевиче Чертовских. Благодаря записям отца, моим крохотным детским воспоминаниям о разговорах с дедом, я попробовал воссоздать периоды жизни Дмитрия Сергеевича от его рождения до практически воскрешения после тяжёлого ранения на Великой Отечественной войне.

Митя, мальчик мой

– Сергей Яковлевич, ну, когда дождёмся? Когда Дунька разродится? – широко улыбаясь, спрашивал сосед.

– Ой, Кузьмич, я уже сам измотался, такое ощущение как будто мне самому впору рожать, – Сергей тяжело вздохнул.

Иван Кузьмич перестал улыбаться. Глядя на лицо Сергея, можно было и правда подумать, что рожать действительно предстоит ему.

– Дочь только месяц назад родила, а теперь вот жена, – как-то грустно сказал он. – Тяжело. Тяжело что-то всё идёт. Волнуюсь я за Дуняшу.

– Да чего волноваться-то? Уже троих родила, опыт есть, – Кузьмич хотел засмеяться, но вовремя остановился, глядя на строгое лицо соседа. – Да, вот дела-то.

– Вот и я о том, не семнадцать лет. Ладно, пойду в дом. Бабка сказала, в любой момент начаться может. Может помогу чем.

– Ну да, ну да. А чем?… – Кузьмич опять хотел пошутить, но закашлялся, чтобы не сболтнуть чего лишнего.

Сергей тяжёлой поступью направился к дому. Второй день вроде как схватки начались, жена уже измучилась и что-то никак. Вторые сутки он не спит, старается помочь Евдокии облегчить страдания, но бабка-повитуха всё время гонит его прочь.

Открыв дверь, будущий папаша услышал оглушительный крик жены. Бабка, пробегая через сенцы из кухни, коротко бросила ему «Кыш!».

– Началось, – шёпотом сказал Сергей и почувствовал, как бешено забилось сердце.

Из кухни вышли дети – пятилетняя Акулина и четырнадцатилетний Фёдор. Брат с сестрой держались за руки, у обоих на лицах был испуг.

– Пошли, пошли ребятки, – тихо и ласково заговорил Сергей, разворачивая детей в сторону кухни.

Через две двери были слышны крики и стоны. Федор стоял у стены, закусив губу, и смотрел на закрытую дверь. Акулина, уткнувшись лицом отцу в грудь, тихо плакала.

– Ничего, ребятки, – приговаривал Сергей, гладя дочку по голове, – скоро всё закончится. Всё будет хорошо.

Ночью неожиданно наступила тишина, ненадолго, всего на миг. Но этого хватило, чтобы спало общее напряжение. И тут… ночную тишину разрезал звонкий детский крик.

– Ну, вот и всё, – сказал Сергей и обнял детей.

Слышно было, как хлопнула дверь из комнаты в сенцы, шаркающие шаги приближались к двери на кухню. Отец и дети с нетерпением ждали радостного известия. Дверь открылась и в кухню с серым лицом медленно вошла бабка-повитуха.

– Мальчик, – как-то безрадостно сказала вошедшая, подняла на Сергея печальные глаза, из которых потекли слёзы, и добавила, – Дуня… не смогла…

Последнее слово ещё висело в воздухе, а Сергей уже летел в комнату. Его Дуня молча лежала с закрытыми глазами, на её мокром лице застыла улыбка. Рядом на лавке, закрыв руками лицо, сидела Феня, старшая дочь.

– Спит? – прошептал Сергей, обращаясь к дочери.

– Спит, – подтвердил сзади голос бабки. – Спит вечным сном. Отмучилась.

Феня подняла заплаканное лицо и посмотрела на отца.

– Папа, не волнуйся, я возьму Диму, молока у меня и на него и на Лушу хватит, – как-то без эмоций сказала дочь.

– Диму?

– Ну да, сегодня ведь Дмитр