Подростковая любовь
Мы сидели с котом на дощечке,
Мне четырнадцать, столько ж ему,
Мы смотрели на город с дощечки,
Что тонул, словно солнце в аду,
Не закат, а восход полнолунья,
Мы встречали с тем старым котом,
Что из месяца станет луною,
И отвесит нижайший поклон,
Наклонив ту дощечку чуть ниже,
Что б увидели мрачность мы дня,
Где завис, что в тумане из дыма
Городской сероватый пейзаж.
Мы наденем с котом микрофоны,
И динамики в уши свои,
Были мы меломаны от бога,
Звуки музыки, что из души,
Рвали струны, несли в наши уши.
Все аккорды из нашей любви.
Ведь тот кот, что сидел там на крыше,
Что ровесником был, но не мне,
То был он, мой любимый и нежный,
Отголосок моей же любви,
Что подростком я поимела,
Недоростком тогда я была,
А теперь когда месяц все ж станет луною,
Повзрослею с ним вместе и я.
Даже сидя на той же дощечке,
Где внизу будут плыть города,
Вспомню я, как была тем подростком,
Что влюбилась в ночного кота.
Дама хама
Мир изменился, он просто умолк.
И люди в нём тоже,
Стали не нужны в молчанье своём,
Что отдаёт иногда тишиной…
Мир изменился, став азбукой Морзе,
Что заменяет кому-то слова,
Но не стучится в чьи-то сердца,
Не говорит нам ни слова о тех,
Кто тишиной заменил свой успех.
В сердцах, где давно лишь пустоты,
Что гулко вторят тишине,
Забившись чечёткой молчанья,
Ничего не сказав о себе.
А надо ли это кому-то,
То самое, знать о тебе?
Чтобы потом испытать на себе
Ненужность, отверженность, горе,
Когда лишь молчанье в душе.
Что не способно ни азбукой Морзе,
Ни стуком взаимных сердец,
Пробить молчаливую душу
В надетой железной броне.
Ту самую нежную душу,
Что пела когда-то во мне,
Но вы своей чёртовой долей,
Попрали её, но в себе…
И как, всё же мало – то надо
Тупое молчанье, что та тишина,
Что вечностью пахнет, ни волей,
Ни ритмом, что бьётся в нутрах.
Чтобы прослыть негодяем,
Всего – то нужна тишина,
Сомкнувшая напрочь, уста.
Та, верная дама хама,
Безумия, тупости, дна,
Где ты обречен на забвенье,
Где ждёт тебя тишина.
Вы этого так хотели..?
Молчать на мои слова.?!
И вы достигли согласья, ни с жизнью,
Ни с сердцем – с собой.
Ловите теперь моменты —
Безмолвия в вашей душе,
Чего так хотели – примите,
Спросите, а я в ответ промолчу…
***
И снова, как раньше, как прежде, та самая тишина,
Что названа, кем-то молчаньем, глухим поминаньем,
Где некогда были слова, на мраморной плитке страданья,
Но почему-то тогда, когда ещё брезжило утро, а вы
превратилися в тлен…
Став трупом для тех, кто не умер, ведь только покойник
молчит.
Но вы мне казались, нормальны, и потому задала я
вопрос,
Ответом, которого стала, повисшая в комнате глушь.
И я поняла, что, когда я страдала, то было это не зря.
Ибо, когда, кто-то умер, это и есть тишина,
Минута молчанья и скорби и полного забытья.
Того, кто только был рядом, но вдруг замолчал навсегда,
Сказав лишь, что это личина, быть хамом, ему навек
дорога,
И это всё, что мы знаем о тех, кто замолк навсегда.
Ведь мир, изменившись навеки, затронул и души людей,
Что стали совсем молчаливы, в той угрожающей тишине,
Где отклик и азбука Морзе уже не найдёт никогда,
Настолько страшно глухою стала та тишина.
И стали души ни нежны, очерствев в своей красоте.
Тупость не красит их лица, и внутренности их души.
Она ведь так безгранична, затронув всех и подряд,
Что стало чуть страшновато, что станешь и ты в их же ряд.
Навек превратившись в подобье, той страшненькой
тишины,
Что в царствии мёртвых шагает и редко кого поминает.
Так стоило ради мёртвых на веки сомкнуть уста,
Когда ты живой и бодрый, но уже молчишь навсегда?
Окутав своё сознанье, став тем, кем ещё не бывал,
Сказав, что в тиши поминанья совсем ещё не устал.
Но смотришься, словно восстал…
Восстал, хотя давно умер, ибо уже замолчал.
Но, если спутником хама, ты на минуточку стал,
То всё равно, не оправдал, ту тишину,
Когда людям в лицо ты кидал, сказав лишь,
Что мир опоздал. Мир опоздал постоять на месте,
Дабы живые не стали молчать, грозно в тиши
Среди Ада и Рая, но принак