Чур, не игра!

Я жду, когда скажут: «У Анечки не боли», и мир станет снова лазоревым и счастливым,

Но тучи плывут, словно серые корабли, – над Камой, над Волгой, над Финским моим заливом.

Так низко, что, кажется, выметут тротуар, протрут, как бархоткой, мосты, купола и шпили.

В «Авроре» прокрутят ноябрьский ночной кошмар, но плёнка порвётся, и я потеряюсь в штиле:

Повиснет мой парус и сбрендит моя игла, танцуя на месте, не зная, куда ей деться.

Наивная эта игра о далёком детстве, о том, что случилось в летнем моём вчера,

Закончится. Палочка за себя! Хоть чур за меня, но теперь я надолго вода,

И дышит вода повзрослевшей моей свободой. Мне больно и страшно, и чур не игра, ребят!

КАМЕНЬ

Милый друг, погоды стоят чудесные, —

тебе бы пришлись по вкусу.

Робеспьеров гранит горяч,

Нева лоснится Муркиной шкуркой,

в воде дробятся огни.

Красные, зелёные, белые.

Цивилизационный пунктир.

Темна и безмолвна

пустая громада Крестов.

После вина сидим на ступеньках —

в детстве нам это запрещали,

бабушки говорили,

что девочкам не положено.

Мы переросли тех девочек

с их трогательными чёлками

и короткими юбочками.

Девочек, читающих волшебные сказки,

сидя на крыше бани, на кривой ветле у реки

или на кухне под храп пьяного отчима,

только не на камне.

Нельзя на камне.

Камень забирает жизнь —

и твою, и другую, будущую,

которой ещё не случилось.

Спартак, не сиди на камне,

сиди на трубах.

Город забирает жизнь.

По капле.

«Город – страшная сила», —

говорил нам усталый Гофман,

Максим Максимыч нашего времени.

Но мы живем, беспечные,

в самом сердце этого города.

И сидим на камне.

Упрямо сидим на камне.

«Февраль издох. Шагает серый март…»

Февраль издох. Шагает серый март

По пригоревшей тротуарной корке,

И тополя уходят, как у Лорки,

Не захватив ни компаса, ни карт.

Вкруг стройки покосившийся забор —

Сквозь пыль и мат проглядывает просинь,

Он этой просинью у нас прощения просит,

Когда ему выносят приговор.

Стоят подслеповатые «хрущи»

Бочком к проспекту, прячась за деревья.

Их, кажется, построил кто-то древний

Века назад. Теперь ищи-свищи.

Вокруг толкуют: этот мир в огне,

Мене, мене, текел и упарсин.

Я на балконе чищу апельсин,

И солнце кувыркается в окне.

А я всё верю: счастье впереди,

Молюсь суровым поновлённым ликам

И, как Матильда, прижимаю фикус

К потёртому мохеру на груди.

Белизнанка

Белизнанка, белизна…

Город в белизне постиран.

Наблюдаю свежесть мира

Ранним утром из окна.

Расстилаются внизу

Шерстяные гобелены,

Белые, как хлопья пены,

Расцветающей в тазу.

Заткан чистой белизной

Мир, уродливый с изнанки,

Мир, похмельный спозаранку,