Ирина Мотобрывцева

СТИХИ (1960—2018)

ГОРОД

Город каменный, город тесный

В сердце мое замурован,

В мою душу накрепко въелся,

В тело мое закован.

Этот город свобода и плен,

Этот город доступен не всем.

Я – плоть от плоти его,

Кровь от крови,

Но для меня он внове и внове

С громом улиц и переулочной тишью,

С пылью окраин и тоской

Этот город встречать меня вышел

И всерьез говорит со мной…

    1960

ГОРОДА

Мне больно. Боль распирает душу,

Рвется на улицу, вон из дома.

Мне больно. Боль бесит и душит,

Воет собакой бездомной.

Одиночество. Кто сказал, что и в нем

есть прелесть.

Оно истязание изощренное.

Одиночеством в веках пытали ересь —

тупо бьет по голове

На улицу гонит заплеванную.

Улица мокрая. Грязь и плесень

въелась в дома закопченные.

Боль сбегает со мной по лестнице,

тащит в проходы темные.

Толпа плывет. Лица мазками серыми.

Строят дом – огромную тушу.

Жизнь строят. Все сделали —

Забыли немного – душу.

Нет души. Закоптилась, зачахла.

Съедена их диктатурой.

Жизнь померкла, душой не украшена.

Выглядит скучной дурой.

Шаг учащается. Гонит тоска.

Горло давит сторука.

Машина – красная надпись: «Мука»

Читается: «мУка! мУка!»

    1961

«И снова строятся дома в ряд…»

И снова строятся дома в ряд,

И снова окна в домах в ряд

Они со мною не говорят,

И только строятся дома в ряд.

И в каждом квартале по фонарю,

И фонари не горят.

В каждом квартале по фонарю

Строятся в ряд.

И город большой у меня за спиной

Свернулся квадратной змеей.

    1961

«Шуршание шагов…»

Шуршание шагов,

Вихрение метели,

Все дальше шум шагов,

Все глуше – еле-еле.

В шуршании шагов

В вихрении метели

Затихла боль души,

Все тише – еле-еле.

    1961

«Скучно, скучно…»

Скучно, скучно,

томительно, тягуче.

Серое небо, серые тучи, серые лица,

друг предатель.

И ночью не спится,

а утром встать лень.

Ничего не хочется – жизнь – труп —

ни славы, ни почестей.

День так глуп.

На улицу что ли

бросить себя и скуку.

В весну, на волю

бежим!

Дай руку!

В пустоте зеркала

взгляд хмурится.

Нет.

И вновь, как прежде,

В грязи по улице

одинокий след.

    1961

«Люди мучат друг друга…»

Люди мучат друг друга

Неразрывной связаны нитью.

Путы держат и тянут сильно и больно.

Люди мучат друг друга,

Но по наитью

Рвутся нити,

И люди порвать их не вольны.

    1961

«День прошел…»

День прошел

И розовы щеки домов.

Зачем в мир ты брошена?

Для дел или снов?

Улица длинная тиха, пуста.

Церковь… Старинная красота.

Идешь, прислушиваясь к ритму шагов.

В такт обрушивая: «для кого,

для чего?»

Сытые, жирные голоса,

Скотские, грязные телеса.

Тупость и жадность.

В глазах – ни души.

Вот только дети еще хороши…

Но знаю, ждет их такая же участь.

Такая же пошлая скучная доля.

А сердце болит и мучась,

Дрожит от боли.

Разве не видите?

Я люблю вас, люди!

Мне хочется верить, что будете,

будете вы

В человеческом облике.

Как вам помочь?!

Крик замирает.

Заката последние блики.

День отживает.

Ночь.

    1961

«Они встали передо мной стеной…»

Они встали передо мной стеной,

И на мозг давили,

Наступали на грудь,

И вертелся вдвое быстрее шар земной,

И стучало, как маятник:

Будь! Будь!

Ночь лиловый платок

Завихрила на крыши домов,

И качались и плыли деревья в снегу,

И качались и плыли бульвары снов,

Уносили беспомощный крик:

Не могу!

Белый снег визжал,

Как младенец больной,

А в лиловом небе качались кресты.

И к распухшей от жизни реке за мной

Уносились бульвары, убегали следы.

Там вставала Москва

И Земля,

Не успев заснуть,

Где-то бился об небо

Колокольный звон.

Затаили слова

Там гробницы Кремля,

Затаили быль-небыль,

Затаили стон.

По звенящим камням,

По серым камням.

По камням кремлевских моих мостовых.

По соборам-церквам,

По соборам-церквам

Я кричу в усталые лики святых.

Но молчит мой собор.

Но молчит вся земля.

Тихо. Тихо