Башня спящих голосов

Евгения Мулева

На перепутье миров возвышается башня, Башня спящих голосов. В её окна смотрят огромные белые звёзды. Говорят, в этой Башне прячется бог. Он разрушил свой мир, он оставил его и ушёл. Теперь тебе, светлоокая, предстоит его спасти.

Евгения Мулева

Башня спящих голосов

А в этой башне истинное волшебство,

И та, что с глазами речной воды,

А я жду беды, но, прежде всего,

Это что-то из моего сердца.

Екатерина Гопенко «Истинное волшебство»

Глава 1

Там

«Мирианна!» – огласил неизвестный. Рваный серебристый плащ скрывал его лицо. Я видела только руки необычайно тонкие, точно вытесанные из гладкого голубого камня, из бирюзы.

«Заходи, – звучало из сумрака, – Проходи».

За спиной неизвестного отворилась дверь, полукруглый провал в никуда. Дохнуло травами: ромашкой и маминой мятой, летом её собирали, рвали в две руки.

«Заходи», – повторилось, но шёпотом, из темноты принеслось вместе с запахом, и дверь такая круглая, ладная.

«Мы ждём тебе, светлая!» – молвилось неразличимо, тот, что звал, уж готов отступить. И всё же я сделала шаг, я закрыла глаза и вошла.

В тишине, что заглушит века,

Что укроет, что спрячет пока,

Будет в сердце тревога алеть,

Тишина – серебрёная клеть.

Мне её ненавидеть, хранить,

Пусть порвётся последняя нить,

Пусть забудут, избудут мой лик.

Не обронённый, сломленный крик.

Шепчут шорохи – вздохи да пыль,

Обращая безумие в быль,

Обращая несчастия в зов:

«Вот тебе новый дом, новый кров!

Заходи и оставь позади,

Всё, что мнётся, стенает в груди,

Всё, что должно оставить во тьмах»

Внемлю, шорох! Безмолвия страх.

Пусть погаснут в узоре теней,

В беспокойстве непрожитых дней,

Моя боль, этот голос немой.

Неживой. Неживой. Не живой…

В Башне было не так, ну совсем, не так как должно быть в башне: слишком холодно, слишком ветрено, очень много закрытых дверей. В Башне не было потолка. Я смотрела под ноги, мозаика на полу извивалась тугими волнами.

Кто назвал меня чужим именем? Кто привёл? А стена за спиной белая-белая, и неизвестный тут у двери с обломанным клинком на поясе. Всё не так, всё неправильно. Но поздно, Аринка, иди.

В центре зала стояла арфа, огромная крылатая арфа, опутанная серебряной паутиной, молчаливая, но прекрасная. Я неспешно приблизилась к ней. Я в Башне, мне некуда торопиться. Трону арфу – польётся музыка. Я когда-то училась играть. Нужно только коснуться этих тонких серебряных струн. Пусть громадную Башню обнимет звук. Мне запоздало подумалось, что и шагов здесь не слышно. Ни вздохов, ни шорохов. Даже в пустых домах не бывает так. Я потрогала струны, легонько кончиками пальцев. Холодные и тугие. Я задела арфу кружевным воланом, арфа испуганно вздрогнула, звук вышел глухим и фальшивым. Я попыталась завернуть рукав, нежная ткань не слушалась, кружева падали. Платье жило само по себе. Я с трудом переступала, цепляя пятками за подол. Сколько помню себя, никогда не носила таких роскошеств: платье туго-претуго шнуровалось на груди, тонкие ленточки, светлый корсет, васильковые пышные юбки. Одно интересно – как из такого потом вылезать?

Устав маяться с рукавами, я вернулась к арфе. Арфа будто качнулась, поддалась в мою сторону.

«Здравствуй, милая, – прошептала, точно разрешения спрашивая, – не подскажешь, кто меня звал?».

Это я, наверное, себе выдумала, не может арфа тяжеленая, большущая, да она выше моей головы, качнуться ни с того, ни с сего, да тихонечко сдвинуться в сторону. Я играла когда-то, играла на другой, та поменьше была. Проведу подушечками пальцев раз, другой: плохой звук выходит. Всё паутина: вблизи невидима, наощупь не поймать, точно из света соткана. Я на три шага отойду – вижу, вся арфа серебряным свечением опутана, вернусь – нет, как не было.

– Как ты попала сюда? – прогремело тревогой.

У говорившего не было тела, один голос, повисший в воздухе. Как такому отвечать?

– Не знаю. Я просто вошла.

– Вошла? – заворочалось скрежетом. – В Башню? – взвыл невидимый. – Кто тебя пропустил, окаянная? Кто дозволил ступить во владения господина нашего всемогущего? Отвечай!

Знать ещё бы самой.

– Неизвестный.

«Страж», – подумалось запоз