Вера

– Ты чего так поздно, доча, и мобильный опять отключила, ой, а чего у тебя руки-то все в земле? – спросила мать, настороженно глядя на бледную тридцатилетнюю женщину.

– Голубя хоронила. – ответила Вера, и проследовала в свою комнату.

Был поздний вечер холодного осеннего дня, за окном барабанил дождь, а на душе скребли кошки.

– Пойди же хоть руки помой, – взмолилась Елена Васильевна, – голуби-то заразу всякую разносят, заболеешь чем, потом тебя лечить. А то и нас с отцом заразишь ещё.

– Да мам, ты права, пойду в ванну.

– Ох, Ваня-Ваня, опять с Верочкой беда с нашей. Видать, осеннее обострение началось. Она сегодня голубя какого-то хоронила, пришла – все руки в земле. Представляешь?

– Чего уж там, ещё как представляю. А ещё я представляю себе, Ленусик, что, если бы не твоя сверхлюбовь материнская, да гиперопека, не сидела бы Вера наша в тридцать лет в девках; и вместо того, чтобы голубям похороны устраивать, за детьми да мужем своим смотрела.

– Да кому она кроме нас с тобой нужна, Ваня? Побойся Бога так говорить.

К тридцати годам жизнь Веры Никифоровой постепенно превратилась в серую череду будничным событий. С утра на работу, вечером домой к родителям, в выходные к бабушке и деду. Делала она всё это не в угоду себе, а из желания угодить несчастной больной матушке, отдавшей ей лучшие годы свой жизни.

Елена Васильевна, страдавшая врождённым пороком сердца, с самого рождения дочери, которой данный недуг передался по наследству, буквально пылинки сдувала со своей ненаглядной крошки, в свою очередь, держа каждый шаг её детской жизни под неусыпным и жёстким своим контролем.