Конец вахты
Михаил Павлович Рожков
В одном из далёких уголков вселенной на орбитальной станции несёт свою вахту станционный смотритель за планетой. Позади тысяча девяносто девять дней одиночества, и до конца службы, казалось бы, совсем немного. Но никто не мог и подумать, что конец вахты наступит гораздо раньше срока.
Михаил Рожков
Конец вахты
Будильник противно запищал, оповещая о том, что пора вставать. Не открывая глаз, я нащупал его рукой на полке возле кровати и нажал на кнопку. Будильник в последний раз словно обиженно пискнул и замолчал до следующего утра.
Не знаю, зачем я его взял с собой на станцию и почему до сих пор пользовался этим старьём. Дело ведь не в том, что я его забрал с Земли, из квартиры бабушки и он мне дорог как память? Хотя нет-нет, глядя на него, я бабушку иногда и вспоминаю. Но не в этом дело, не в этом. А в чём же? Возможно, в том, что у этого будильника есть душа. Да-да, душа. Это сложно объяснить, но мне так кажется. Это ощущение ещё больше возникает тогда, когда начинаешь с ним разговаривать. Да, я разговариваю с вещами, и нет, я не сумасшедший. Находясь в одиночестве, рано или поздно начинаешь ощущать потребность в собеседнике. А будильник для меня очень хороший собеседник. Он молчит, ничего не говорит в ответ, но порой создаётся впечатление, что он внимательно слушает, а иногда даже осуждающе вздыхает или наоборот, задористо поддакивает. Чушь конечно, игра воображения, но всё же, всё же.
Я, конечно, могу пообщаться с центральным компьютером, тем более что он очень говорливая штука, но не люблю я этого делать, и на то есть несколько причин. Во-первых, осознание того, что это всё-таки бездушная программа, ведущая диалог по определённому алгоритму. Болтает она, конечно, здорово, но ощущение того, что ты говоришь с чем-то бездушным, не покидает. Вот будильник, он молчит, но в его молчании больше жизни, чем во всей электронной начинке станции. Вторая причина, почему я не люблю разговаривать с компьютером, это то, что у нас с ним диаметрально противоположные взгляды на жизнь. Из-за этого мы с ним постоянно ссоримся. Ссоримся, а потом молчим по нескольку дней. Сейчас как раз один из таких периодов.
Стоп, кажется, я всё-таки немного тронулся умом. Хотя немудрено, когда изо дня в день из живых людей видишь только своё отражение в зеркале. Да даже и не в зеркале, а в мониторе, показывающем изображение с камеры. Но, с другой стороны, я тут один, мне не перед кем красоваться и нечего стесняться, так что на лёгкое сумасшествие я имею полное право.
Открываю глаза, встаю. Тут же загорается ослепительно белый свет, льющийся из-под потолка. Жмурюсь, гляжу на будильник – стрелки показывают семь утра. Зеваю. Надо бы сделать запись в видеодневнике, тем более что я этим уже как неделю не занимался.
– Эй, сволочь, включи видеодневник, – недовольно бурчу я.
Тишина. Компьютер молчит. Ах, ну да, мы же в ссоре. Но обиды обидами, а работать надо.
– Центральный компьютер, включить видеозапись для дневника.
– Запись включена, – звучит женский механический голос. Хм, мне показалось или я услышал нотки издёвки?
– День одна тысяча девяносто восьмой, – произношу я…
– Одна тысяча девяносто девятый, – тут же поправляет компьютер.
– Заткнись! Тебя никто не спрашивал. Итак, день одна тысяча девяносто девятый. Ну это если по земным меркам. А если по местным меркам? Да фиг с ним, кому это вообще интересно, все живут по земному календарю и земному времени.
Я замолкаю и вспоминаю, что несколько камер сейчас пристально следят за мной и записывают каждое моё движение и каждое моё слово. Рукой разглаживаю скомканные во сне волосы на голове, потом тут же бросаю эту затею. Кому, к чёрту, какая разница, как я выгляжу. Всё равно все эти записи только для внутреннего пользования.
– Итак, одна тысяча девяносто девятый день. Чувствую себя хорошо. Ощущаю лёгкий голод. Планы на сегодня: поесть, проверить периметр, отправить отчёт на Землю.
В задумчивости я почесал голову, пытаясь вспомнить, что ещё планировал на сегодня, но тут же отбросил эту затею. Времени до конца вахты ещё много, так что, если что-то не успею сделать