Признание

– Зачем здесь все эти люди? – в который раз прозвучал один и тот же вопрос.

– Миша, здесь кроме нас никого нет, – гладя по мокрым волосам, лежащего на постели мужчину, успокаивала женщина на вид лет сорока четырех, а судя по домашнему халату сорокатрехлетняя, а если судить по паспорту, то тоже.

Уже прошло около часа после визита доктора, но Михаилу лучше не становилось, хотя укол уже должен был подействовать. Доктор сказал, что это просто грипп, что нет повода для беспокойства, что всё будет хорошо.

– Но, кому будет хорошо не сказал, – думала Маша, – может позвонить в скорую помощь снова? Зачем, чтоб спросить: кому будет хорошо и когда? Да, нет же, лучше не становиться, надо что-то делать.

Но в это время Михаил уснул.

– Может уже не проснётся? – подначивал внутренний голос, – Да, нет же, заснул – это хорошо, это на поправку. И ты давай прибери вещи, помойся, и сама рядышком в кресле садись, передохни, может даже получиться задремать.

Маша с тряпками ушла на северо-запад в направлении кухни и ванной комнаты, хотя в названии комнаты крылся явный обман – ванны в ванной не было, а была душевая кабинка. Маша приняла душевую кабинку, или приняла душ в душевой кабинке, также как принимают ванну в ванной. Другими словами Мария оголилась и стала под бодрящие струи воды, которые должны были смыть не только смрадные выделения тела за весь день, но и свежие дурно пахнущие мысли.

В это время Михаил проснулся от прикосновения холодных рук. Он открыл глаза и увидел перед собою молоденькую девушку, довольно милую, но очень бледную. Такую бледную, что кожа была белее её белых волос и белого одеяния. Михаил сразу понял кто это, хотя рядом не было ни косы, ни триммера.

– Пора? – спросил, ухмыльнувшись, Миша.

– Ещё нет, – спокойно ответила незваная гостья, – ты ещё мало глупостей натворил.

– А зачем тогда ты здесь?

Михаил убрал ладонью пот с бровей. Когда он опустил руку, то в комнате уже никого, кроме него, не было. Он громко вздохнул, но непонятно: толи от радости, толи от огорчения.

– Так, мужчина должен сделать три вещи и это не нажать на слив, опустить стульчак и помыть руки, а что-то там связанное с деревом, домом и сыном. И хоть моя Маша плоская, как доска, сделать из этого дерева сына мне не удалось. Дом я тоже не построил, ни пристройку, ни сарай, ни шалаш. А что ты построил? Вспоминай! О, кормушку из пластиковой бутылки. Вот, это достижение! А на что же ушла моя жизнь? На работу! А зачем мне работа? Для денег? А зачем мне деньги? На отдых. Так, а если не работать, то на отдых будет больше времени. Слишком поздно, ты об этом, Мишаня, задумался. Уже пора думать о светлых тапочках. Да, я умираю. Очень жаль, что столько времени потрачено впустую, а после меня ничего не останется. Останутся воспоминания обо мне, но они будут такими же долговечными, как листик на дереве – если не послужит едой для гусениц, то послужит удобрением для почвы. Так и обо мне скажут: «До чего жадный был, он даже умер перед праздником, чтоб не дарить подарки», а им ответят: «Он умер, а это и есть главный подарок!». А как же оставить свой след в истории? Для меня уже единственный способ оставить свой след в истории – подтереться учебником! Что ты всё думаешь только о себе? Вот ты сейчас преставишься и всё – никаких хлопот и забот. А как же дальше жить Маше? Я действительно украл у неё годы, а что дал взамен? Ничего! Но тут уже, на смертном одре, я могу ещё сделать для неё доброе дело. Я могу сделать, чтоб она не расстраивалась из-за моей смерти, и скорее нашла мне достойную замену. Она ещё молода и красива, она ещё успеет создать семью. Главное, чтоб она быстрее вычеркнула меня из своей жизни.

Во время этих размышлений зашла в комнату Маша, вытирая полотенцем волосы.

– Маша, – умирающим голосом позвал Миша.

– Что дорогой? – ласково спросила Маша.

– У нас есть учебник по истории?

– Что? – не поняла Маша.

– Присядь рядом. Я должен тебе кое-что рассказать, признаться, покаяться, – начал было Миша.

– Ты, что опять бредишь? – спросила Маша, сев рядом и взяв его за руку.

– Не перебивай меня, пожалуйста. Пришло время во всём признаться.