1. Серый голубь

В оконном проеме стоял человек.

Квартира за его спиной была слегка потрепана многодневным загулом. В смятой постели кто-то шевелился. Магнитола «Шарп» гремела «Звуками Му».

– Я самый плохой! Я хуже тебя! – хрипло прокричал человек в унисон. Голуби на усыпанном сережками, еще не просохшем после ночного дождя асфальте слегка засуетились.

– Я самый ненужный! Я гадость! Я дрянь! – он захохотал.

Ветер шевельнул волосы на его голове. Сзади послышался неясный возглас, почудилось какое-то движение.

– Зато я умею летать! – и он шагнул вперед.

Голуби взвились над онемевшим двором.

***

– Просто повезло. Семнадцать лет курил, потом приключилась со мной пневмония. И как отрезало. Выхожу из больницы в мае, слабый еще, ноги дрожат, а яблони пахнут! Все пахнет! Голова закружилась. Пришлось на лавочку сесть. И вот пока там сидел, я…

Голос был приятный, с богатыми модуляциями. Говоривший не давал петуха, пускаясь в пафос, и не фальшивил на пониженных тонах. Чувствовалось, что он рассказывает про яблони далеко не в первый раз.

Дмитрий осторожно приоткрыл глаза, увидел мутно-желтую полосу вверху, услышал, почти уловил стрекотание люминесцентной лампы под потолком. На удивление, боли он не чувствовал. «Накачали», – подумал он, собираясь с духом, и попытался повернуть голову на звук. Глаза, как бильярдные шары, будто покатились внутри головы, стукнувшись друг о дружку. Он застонал. В комнате сгустилась тишина. Затем над ним повисли огромные бледные лица. Слева – смутно знакомое женское («мама?»), справа – украшенное роскошной бородой мужское.

– О-хре-неть… – протянула борода с непонятной Дмитрию интонацией.

Слева что-то грузно обвалилось на пол.

***

Память возвращалась толчками, пульсируя. Вот они идут по проспекту Ленина июньским вечером, Таня с яблоком в руке, впереди Денис с Антоном, все четверо уже изрядно навеселе, но тревоги никакой нет по этому поводу, да и что может случиться – центр города, откуда здесь гопники? «Рок-н-ролл мертв, а мы еще нет!» – надрывается Денис, Антон подпевает, Таня берет Дмитрия под руку, он чувствует тепло ее бедра, смотрит на ее щеку – розовую, детскую. Квартира пустая, родители Димы в отъезде, но парни не торопятся подняться, курят у лавочки. Антон отводит его в сторонку, протягивает руку, разжимает кулак – на ладони лежит кусочек бумаги.

– Что это? – не понимает Дмитрий.

– Это, – смеется Антон, – это пропуск!

– А… не опасно?

– Для кого? – Антон придвигается вплотную. Смотрит с вызовом. Виски выбриты по-модному, черный хохолок на голове подрагивает. – Для тебя?

Дмитрий оглядывается на Таню, но она треплется с Денисом, оба смеются, Денис оглядывает ее с головы до ног.

– Давай, – шепчет он с залихватской удалью.

Антон поднимает руку, и Дмитрий кончиком языка снимает марку с его теплой ладони.

***

Они говорили, говорили, говорили, говорили и говорили. Временами появлялась водка. Забытый телевизор весом в пуд укоризненно темнел в углу, мигала зеленым огоньком видеоприставка. Несколько раз приходили соседи, жаловались на шум, один остался выпивать с ними. В разгар веселья приехал Вадик с коксом, и тут обнаружилось, что кто-то закрыл дверь изнутри, а ключ потерялся, и Вадика затаскивали через соседний балкон от компанейского соседа, кажется, немного знакомого с зоной. Потом ключ нашелся, зато потерялся сосед вместе с видеоприставкой, что почему-то очень всех рассмешило. В середине ночи Дмитрий обнаружил, что уже примерно час танцует без музыки, потому что кассета кончилась, но усталости он совершенно не чувствовал. Таня обиделась на то, что ее не угостили коксом, и куда-то пропала из комнаты. Антон оказался очень интересным человеком, с выражением декламировал довольно длинные стихотворения, выдавая их за свои, цитировал «Межлокальную контрабанду» и разыгрывал на пару с Денисом смешные сценки. Тонкий изящный Антон был как белый клоун, кряжистый Денис – конечно, рыжий. Очередной сосед (вроде бы другой, не тот, что исчез раньше – да, постарше! И толще) исповедовался Дмитрию на кухне, и лицо его красиво блестело от пота в свете желтой лампы:

– Я был художником! А потом я прода