Голубые ступени

Она остановилась внезапно, от неожиданности – последние три ступеньки были голубые… она даже оглянулась назад на бетонную широкую лестницу, ведшую к тяжёлым дубовым дверям старого особняка, – позади неё ступени были обычного серого цвета, даже тёмно-серого, потому что намокли… а эти – она перевела взгляд… по ним с площадки перед парадным стекала вода, словно дорожку расстелили сверху вниз, и в этой гладкой струящейся поверхности отражалось небо – мартовское, голубое… тоже вроде стекало с высоты и превращало всё в голубое… Сквозь прозрачный цвет проступали выбоины, залитые водой, а потому более тёмные, чернели небольшие камешки, песчинки, набросанные дворником рано утром, потому что было скользко… это теперь солнце растапливало последние залежи снега на крыше, и капли вразнобой стучали по площадке, брызги затуманили низ двери, а потом всё – и капли, и брызги… стекали по ступенькам и несли на себе небо. Голубое небо…

Она так и стояла с небольшой сумкой на левой стороне спины, отчего не было видно её изуродованной горбом правой половины… стояла, не в силах наступить на эту блестящую голубую поверхность и чувствуя, как сильно бьётся сердце… стояла, неожиданно и против своей воли покорённая этим голубым потоком, затопленная им, наполненная им, радуясь ему и удивляясь… Мимо шли люди, не замечая неба у себя под ногами, наступали на него, разрушали… но небу привычно – после любых гроз, туч, облаков оно опять счастливое и голубое.

И вдруг она поняла отчётливо-ясно, что больше никогда не увидит его. Не увидит этого неба… она не могла признаться себе, что не увидит и того, ради которого шла сюда, – тогда всё становилось бессмысленным… но не увидит неба… столько лет жила надеждой, что не могла, да и никто не смог бы, разрушить такую надежду в одночасье… «не увижу этого неба» было настолько объёмнее и холоднее, что как-то даже не взволновало её… это было реально возможно: не видеть неба, не ходить под ним, не летать в нём, не дышать им – это всё абстрактно, но не видеть Его… это не произносилось, не формулировалось – всё остальное возможно… кроме этого… даже профессор, к которому она сейчас шла на операцию, не смог её переубедить… и вот эти голубые ступени, это небо под ногами, этот образ, конечно, не случайно возник – понимала она… и сейчас совершенно точно уже знала, что профессор прав… но это уже ничего не могло изменить… даже небо, которое бросилось ей под ноги поперёк пути, на которое она не могла наступить… «Сейчас, сейчас, ещё минуточку, ну, ещё чуть-чуть… и я поднимусь, войду в эту дверь… никто же не видит… я сейчас…»

Десять против одного – не много шансов… не много, но для неё это давно уже не имело значения, потому что без этой операции у неё просто не было шансов – ни одного… с тех пор, как она поняла, что жить без него не может… и не будет… у неё не было никаких шансов… не только одного из десяти…

Пока они были маленькими и вместе ходили в школу, с первого класса же, с первого дня… он тоже был маленьким, даже ниже её чуть чуть… и горбик её не так выделялся. Врачи что-то колдовали, врали маме, что с годами может выправится. Это они с мамой потом поняли, что им врали, когда она стала старше и всё проявилось во всём уродстве, и книжек они начитались разных специальных, а тогда верили… мама не шибко грамотная была… не то что его… тоже мама… даже это у них похоже было… только мама… отцов у обоих не было. У неё – забрали ещё до войны и… на десять лет без права переписки… но ни он, ни его мама тогда не испугались, не отвернулись, как многие… а через три года его – погиб в самом начале войны.

Они подружились сразу, потому что сразу оказались в стороне… он не умел постоять за себя и не любил шумные игры и потасовки, она стеснялась своей неловкости…

Но больше, чем эта физическая слабость, их объединяло совсем другое… даже среди своих, избранных – не по рождению, а по способности слышать товарищей – они выделялись именно слухом… мало того, что абсолютным, но ещё каким-то необыкновенным, фиксирующим десятки, если не сотни обертонов… особенно они заслушивались колоколами, хотя удавалось не часто…

Она представил