Кого не взяли на небо

Клим Мглин

Всё началось вполне ортодоксально и развивалось согласно святым пророчествам. Четвёрка Всадников носилась по миру, сея смерть, страдания и ужас; трубы Ангелов ревели, призывая всё новые и новые изощрённые бедствия; гибли люди, превращались в прах цивилизации и исчезали целые народы. А потом всё кончилось. Внезапно и неожиданно. Не вышло из моря рогатое чудище и не сошёл с неба сияющий спаситель. Может что – то пошло не так, а может, дело в том, что ни порабощать, ни спасать стало уже некого. Все праведники уже в раю, одесную господа, а грешники – на пути к искуплению. Небеса отвратили свой гневный лик от наказанной Земли. А зря. Ведь там осталась ещё горстка выживших. Тех, кого не взяли на небо. Содержит нецензурную брань.

Клим Мглин

Кого не взяли на небо

Пролог

Мощный подземный толчок нарушил многовековой сон некрополя, вырубленного глубоко в сердце монолитной скалы. Не успели каменные своды унять свой плач, пролившийся струйками жёлтого песка на древние истёртые плиты, как земля вновь содрогнулась. Одна из массивных колонн, упирающихся в потолок, испещрённый странными иероглифами и пугающими рисунками, надломилась. Третий толчок обрушил куски чёрного мрамора на исполинский саркофаг, установленный вертикально на возвышении посередине огромного зала. Багряный терракотовый гроб, повторяющий очертания громадного зверя, стоящего на задних лапах, треснул. Недра земли вновь сотряслись, и ещё три строгие колонны, казавшиеся непоколебимыми, рухнули. Поверхность красного саркофага покрылась паутиной многих трещин и керамика начала осыпаться. Изнутри раздался хриплый рык, что – то ударило в стенки гроба, и каменное изваяние взорвалось шквалом мелких осколков. В кромешной тьме усыпальницы медленно разгорались пара тусклых огоньков, превращаясь в два огромных звериных ока, багряно – жёлтых, словно пылающая осенняя листва.

1. Встреча

«В тыкве надо быть круглым, в трубе длинным».

    Поговорка советских снайперов

Утро случилось сумрачное и промозглое. Мелкий холодный дождь, казалось лил не только с неба, но и со всех четырех проклятых сторон света. Шквальные порывы колючего ветра трепали оранжевую рыболовную палатку, растянутую на вершине небольшого, лысого, как череп, пригорка, по склонам которого стекали вниз бурые ручейки грязной воды. Из палатки валили густые клубы сизого дыма и высовывалась пара ног, так заляпанных грязью, что невозможно было различить обувь, как впрочем и её наличие. К длинным ногам прилагалось огромное дуло двадцатимиллиметровой тяжелой снайперской винтовки «Анцио», торчащее из под складок апельсинового брезента, конец которого покоился на воткнутом в землю, на расстоянии полутора метра от входа, упоре для рыболовной удочки. Владельца ног, ствола и оранжевой мечты рыбака, звали Монакура Пуу, это был очень худой и очень высокий мужчина с длинной светлой бородой, заплетённой в пару толстых кос, и копной густых, опускающихся ниже пояса, волос, частично скрученных в африканские дреды. В его огромных миндалевидных голубых глазах плескалась медитативная отрешённость, хотя ни облик, ни поведение данного субъекта никак не соответствовали образу продвинутого отшельника. Приклад семнадцатикилограмовой винтовки вдавил его в пляжное складное кресло, что было с трудом втиснуто внутрь означенной палатки. В правой руке Монакура Пуу держал самокрутку величиной с гаванскую сигару, левой же конечностью он придерживал двухлитровый алюминиевый термос с липовым чаем и самогоном, разведенными пятьдесят на пятьдесят. Монакура охотился, или, как он сам говорил своим немногочисленным домочадцам, покидая дом и сгибаясь под весом винтовки, как Христос под гнетом креста:

"Я на рыбалку, сидеть здесь, рыла наружу не казать".

У палатки валялось несколько громадных гильз, и большая куча чего – то, что напоминало фарш из мяса, кишек и меха. Все вокруг было залито кровью. Сегодня рыбы было много. Куча фарша на самом деле раньше была двумя одичавшими собаками и сумасшедшим лосем, непонятно на кой ляд блуждавшими по этому необъятному полю из грязи и луж. Утром Монакура слегка болел от выпитого накану