Сверкнул клинок, вновь кровью напоён.

Красив и ровен, танец граней безупречен.

Закатным солнцем полон небосклон.

Таков цвет стали настоящий! И он вечен!

Алекс А.

Войны часто начинаются из-за женщин, но как

часто они заканчиваются благодаря им?

ПРЕДИСЛОВИЕ

Месть… Сладкая, словно мед. Пьянящая, как выдержанное дамийское красное. Прекрасная, как рассвет в горах после долгой холодной ночи, когда появившийся над вершинами край солнца обещает тепло. Это прекрасное и опьяняющее чувство, чувство мести заструилось по ее жилам, вызывая желание дышать, жить и, конечно же, мстить. Она давно не испытывала такого всепоглощающего огненного чувства, которое искрится и заставляет идти вперед и что-то делать. Как же было приятно наблюдать за беспомощностью своих врагов, как приятно было осознавать, что все, кто причинил ей вред, даже в мыслях, даже не осознавая того, теперь ответят перед ней, в полной мере. Она не хотела останавливаться. Она только начала. Только сделала первый шаг. Они могли молить о пощаде, но она не подарит им такой милости. Никогда и ни за что.

– Госпожа, – голос слуги вырвал ее из мстительных мечтаний, когда она уже мысленно убивала своих главных обидчиков, сомкнув пальцы на их горле.

– Госпожа?! – взвизгнула женщина, отвесив рабу оплеуху. – Как ты смеешь?! Как ты смеешь говорить такое?! Обращайся ко мне как положено!

– Но… – мужчина, одетый в безликие, грубые серые одеяния, сжался в комок, прижимая ладонь к щеке.

– Обращайся ко мне, как положено, раб, – теперь она буквально рычала, как рычат разъяренные львицы перед броском на соперницу, прежде чем вцепиться той в глотку зубами и почувствовать языком теплую, сладкую кровь. – Ты меня слышал?!

– Пожалуйста… – мужчина весь сжался в комок, словно пытаясь стать как можно меньше, исчезнуть из поля зрения разъяренной хозяйки. – Не надо…

Он понимал, что сильно рискует сейчас, когда хозяйка в такой ярости. Он понимал, что его упрямство может стоить жизни: его хозяйка пребывала в отвратительном настроении с тех самых пор, как оказалась здесь. Ее обычная самоуверенная наглость и высокомерие, к которым они уже начали привыкать, сменялись приступами неконтролируемого гнева, который обрушивался на всех вокруг. Рабы и свободная прислуга боялись лишний раз подходить к хозяйке, опасаясь оказаться привязанными к столбу для порок и расстаться с жизнью под ударами ее кнута. Она сама наблюдала за тем, как живых людей палачи превращают в кусок кровавого мяса, лишь кровожадно облизывая губы. Она сама бралась за кнут и с силой направляла его змеевище в спины наказываемых по ее прихоти. Она с особым чувством смотрела на то, как кнут рвет кожу, как кровь веером разлетается в разные стороны. Иногда она с каким-то особым вожделением облизывала губы, наслаждаясь происходящим. Никто не мог сказать, что случилось с ней, и в какой момент она превратилась в монстра, для которого запах и вид крови, а также мучений человека, стал чем-то пьянящим, как выдержанное вино. Здесь мало, кто помнил, какой она была раньше, до того, как оказалась здесь.

Раб все это понимал, сжимаясь в комок, в ожидании неотвратимого наказания за неповиновение. Об этом говорил убийственно-холодный взгляд хозяйки. Никто не знал, когда глупая самолюбивая девчонка обратилась в это чудовище, но пожинали это преображение все. От ее отца, совершившего много ошибок до самого последнего раба, который выгребал отхожие места свободной прислуги. Мужчина понимал, что ему грозит. Он осознавал, что жить ему оставалось недолго, но он не мог сделать того, что требовала эта женщина. Он не мог пойти против богов, как того требовала она. Наказание от богов его страшило куда больше, чем кнут в руках смертной. Он не мог…

– Обращайся ко мне, как положено! – вновь взвизгнула женщина, выхватывая палку из рук ближайшего воина и со всей силы ударяя раба. – Ты меня понял?! Обращайся, как положено!

Тот сжался еще больше, прикусив губу, во рту разлился сладковатый вкус крови. Полированное дерево с размаха врезалось в его тело, заставив его выгнуться от пронзившей боли. У сирдана была очень плотная древесина, мало отличающаяся от стали, и п