Заимка в бору

Максим Дмитриевич Зверев

«Заимка в бору» – это автобиографическая повесть учёного зоопсихолога, известного писателя-натуралиста, участника трех войн, внесшего огромный вклад в науку и охрану живой природы Сибири и Казахстана, Максима Дмитриевича Зверева. Книга несёт в себе историческую ценность, а также мудрое повествование о том, как следовать своему призванию, несмотря на внешние обстоятельства. На страницах этой повести читатель побывает свидетелем исторических событий смены царского строя, революцию в России, гражданскую войну, первую и вторую мировые войны. Для исследователей жизни будет интересен путь становления учёного с самого раннего его детства, когда только зарождались любовь и интерес к тайнам живой природы, до человека большого масштаба и ума. Максим Зверев также известен своим творческим и физическим долголетием -он прожил 99 лет в полном здравии. Он являлся лауреатом многочисленных государственных премий, издал тысячи научных трудов и более 150 художественных книг о природе.

Максим Зверев

Заимка в бору

ДЕТСТВО

Что это? Теплой пахнуло весною,

Зайцы попрятались, снег почернел,

И на прогалинах с бурой травою

Ветренник первый зацвел, запестрел.

Первые птички в лесу зазвенели…

Мальчику снится: во двор он глядит.

Видит – скворцы прилетели!

Папу обрадовать мальчик спешит…

Н. Ефратов «Посвящается Максиму Звереву.

Жури. «Псовая и ружейная охота». М 3, 1903 год

НА БЕРЕГАХ ОБИ

В самом начале двадцатого века наша семья жила на заимке[1 - Заимка – в старину: земельный участок, занятый кем-нибудь по праву первого владения, обычно вдали от других пахотных земель; теперь в Сибири – название некоторых небольших посёлков (примечание редактора)] около Барнаула. Домик летнего типа был окружен березовым лесом. Там было много грибов и земляники. Напротив, через овраг, шумел бор купца Куратова. Аромат сосен ветерок приносил на веранду. С нее открывалась даль заливных лугов Оби. Величавая спокойная река текла около самого соснового леса, который тянулся вдоль крутого левого берега. Басистые гудки белоснежных пассажирских пароходов будили тишину над зеркальной водой. Трудяги колесные буксиры тащили баржи. Плоты с алтайским лесом медленно плыли по течению и громко поскрипывали. Плотовщики вдвоем ворочали длинными веслами, удерживая плот на фарватере.

Рано утром и вечером из-за реки доносился хор птичьих голосов – кукование, крики коростелей, пение соловьев, овсянок-дубровников и множества других птиц. На берегу у нас находилась лодка, опрокинутая вверх дном, с веслами под ней. Занятия у отца в статистическом бюро были с девяти до трех, как во всех учреждениях в то время, а у мамы – два часа фельдшерской работы в детском приюте. Летом до темноты был «второй день». Мы переезжали на правый берег реки. Я и мать удили, а отец с ружьем бродил по лугам.

Нашим питомником родители с увлечением занимались после работы и в праздники. Впервые в Барнауле отец завел парники и к Пасхе выращивал огурцы. Это было сенсацией для всего города в те годы. Первые пудовые арбузы «любимец хутора Пятигорска», помидоры, спаржа, цветная капуста, баклажаны – все это было новинкой для Барнаула. Огородничество велось по самым передовым научным методам, хотя у соседей вызывало удивление это, как они называли, «чудачество» отца. Припоминается такой случай. Земля на огороде была сильно заражена проволочными червями. Копать ее лопатами нанимали двух женщин. Каждой вручалась банка, в нее и бросали обнаруженных червей. Не помню, по какой цене за десяток, но женщины получали дополнительно «вторую зарплату» и уходили домой очень довольные. Кончалось все это тем, что мама кричала:

– Цып-цып-цып!

Прибегали куры и в драку склевывали «драгоценных» червей. Там, где были удалены проволочники, урожай получался великолепный, а у соседей – намного меньше.

У нас на заимке были две лошади. Как-то в воскресенье отец решил искупать их в Оби. Лошади были смирные, и отец посадил меня на одну из них без седла.

До берега реки мы ехали рядом, не торопясь. Отец рассказывал о реальном училище, куда мне надо было поступать осенью. Купал лошадей отец, а