Облом, или Желаемое торжество не состоялось

Олег Васильевич Фролов

Книга об офисных тайнах и интригах, предательстве и изменах, карьеризме и многом другом…

Олег Фролов

Облом, или Желаемое торжество не состоялось

I.

Зинаида Евдокимовна была вне себя, насладиться торжеством не удалось. Да и торжества-то не было. Она до последнего тешила себя надеждой на то, что он дрогнет, сдастся, начнет умолять о пощаде. Она ждала этого, но страшилась оставаться с ним один на один, потому-то и вызвала Шарикова, чтобы он, на всякий случай, присутствовал при разговоре. Кроме того, ей нужен был свидетель ее торжества и унижения толстокожего, готовый подтвердить, да, она знала это, и приукрасить происшедшее, распространить необходимый и положительный для нее слух. А также, подтвердить это и для Пустовойтова.

Шариков пришел, грузный, тяжело дышащий, сел, как она его и наставляла, за спиной его. Ей казалось, что она все просчитала, присутствие Шарикова за его спиной, по ее мнению должно было оказывать на него психологическое давление, да и в случае нужды, Глеб Константинович мог бы, и она также предварительно внушала ему это, применить к нему сзади, со спины физическую силу.

Но ничего этого не понадобилось, ничто не сработало. Ее ожидания не сбылись.

Как не пыталась она, сегодня, в очередной и одновременно в последний раз, подавить его волю и убежденность, обвиняя его в присутствии Глеба Константиновича во всем, что только приходило ей на ум, он оставался неизменно твердым, как она давно определила для себя «убежденно-упертым», «толстокожим».

До знакомства с ним ей не приходило в голову, что есть такие люди, которые готовы идти до конца, пожертвовать завидными должностью и работой, но остаться такими, какими их воспитали, не поступиться принципами.

Он оказался таким. Даже от его внешнего вида, манеры держаться, выстраивать разговор веяло чем-то неуловимо породистым, значимым и солидным. Он для нее – типичной представительницы советской «лимиты», был «барином». Именно так она сначала за глаза, а потом, находясь во взвинченном состоянии, провоцируя на скандалы, несколько раз и при нем называла его. Он, в первый раз высказавший недоумение, в дальнейшем перестал реагировать, что еще больше бесило ее.

По мере того, как она узнавала его, слышала теплые, и, как она понимала, справедливые, зачастую, хвалебные отзывы о нем, в ней нарастала неприязнь к нему. Спокойный и уверенный, он все сильнее и сильнее раздражал ее, и ей все больше и больше хотелось унизить его, превратить его в глазах окружающих в нечто невзрачное, растерянное, боящееся слово сказать без ее одобрения.

Она специально давала ему одно поручение за другим, часто вне его должностных обязанностей, ожидая, что уж на этот раз-то он сорвется, откажется, наконец, просто попросит помощи. Но он не делал этого, наоборот, он успешно в установленные ею сроки выполнял порученное и, каждый раз было полной неожиданностью для нее, никогда не повторялся, предлагал и аргументировано отстаивал свои предложения, с которыми она, понимая, что так будет лучше в первую очередь для нее, вынужденно соглашалась. Даже здесь, он был умнее и сильнее ее, называемой за глаза «шефиней», гордившейся своим всемогуществом и одновременно жутко боящейся допустить ошибку.

Ее год от года все сильнее раздражало, что к нему, тянулись за советами и поддержкой сотрудники, что он не отказывал им, спокойно, не повышая голоса, объяснял и учил, правил документы, защищал сотрудников, будучи убежденным в их правоте, от ее нападок.

Она не могла не понимать, что, даже организованная ею при поддержке Пустовойтова, его искусственная изоляция, не удалось в полном объеме, он по-прежнему был популярен, и к нему, как доносили ей, по-прежнему, правда с оглядкой, заходили сотрудники, он по-прежнему выполнял свои должностные обязанности.

Да, насладиться торжеством не удалось. Он спокойно, внешне невозмутимо выслушал все, что она отрепетировала бессонной ночью, поставил свою подпись на принесенный и давно заготовленный Элкой Цыгановой приказ.

Более того, он и здесь переиграл ее, отказавшись удовлетворить ее требование о сдаче пол